Ларочка

Лариса медленно грызла свои губы.

– А почему ты мне чаю не предложишь, я же видел, у тебя там вон секретарша бегает.

– Это ты от робости хамишь, да?

Перков вдруг тяжело и глубоко вздохнул, переложил плащ на спинку соседнего стула, понурился:

– Конечно. Хреновато себя чувствую, криз у меня был гипертонический, почки барахлят, и давно. И задумался тихо так я – что после меня останется потомкам и друзьям? Собрал свои листочки, сложил в кучку, образовалась книжка. Она первая у меня, она же и последняя, наверно, будет.

– «Мои пораженья»?

Поэт быстро, удивленно заморгал:

– Откуда знаешь?

– Я не знаю, я помню.

– А-а… нет-нет. То были другие «Мои пораженья», как бы любовные неудачи. Я, кстати, принял твою опечатку, как родную. Она усиливает, и ты вроде как бы чуть-чуть соавтор мне.

Лицо Ларисы перекосило.

– Спасибо.

– Да ладно. Но теперь у меня совсем другое название. Я совсем другой смысл вкладываю в слово «Пораженья». Оно идет не от поражения, как было, не от неудач в любви, а оттого, что я поразился или был чем-то поражен до глубин натуры. Человеком, событием, чувством! Понимаешь? Я не оплакиваю свою несчастную, никому не интересную жизнь, но, наоборот, к миру рвусь с благодарностью, с восторгом почти!

– И ты решил, что я помогу тебе с изданием?

– Конечно. У тебя связи, Москва. Сдохну ведь, никто не вспомнит. А у меня… сын.

Он опять стащил плащ со стула и прикрыл им вытертые колени.

– Ну, на этот счет не волнуйся. Можешь считать, что у тебя нет сына.

Перков вздохнул с тяжеловесной покорностью, щеки его обвисли еще больше, и весь он стал насквозь дрябл и неизлечимо виноват. Прямо хоть жалей. Раньше хотя бы подловатая скандальность была в этом гаде, что-то живое, а теперь хочется сравнить с гнилым одуванчиком. Тонкие ноздри слипаются от беззвучного шмыганья. Прогнать, конечно, можно. Соберется и уйдет, только это не будет самый лучший способ растоптать его.

Лариса всегда решения принимала быстро, так получилось и на этот раз. Настучала острым пальцем номер колбасного Бабича на клавиатуре:

– Здравствуй. Тихо, не надо. Да, столько лет не разговаривали. Сегодня к тебе придет человек. Человек с рукописью. Ты профинансируешь ее издание. Нет и нет. Не интересует. Надеюсь, все понял?

Перков стал приподниматься и разводить руки в стороны, видимо стараясь показать, какого размера благодарность овладевает им, но Лариса усадила его тем же пальцем, что и набирала номер, как будто только им одним соглашалась прикоснуться к данной ситуации.

– Иди на седьмой этаж, найдешь там молодого человека по фамилии Бабич, он отвезет тебя куда надо.

– Я…

– Иди. Все. Чтобы больше я тебя не видела.

– Может, это розыгрыш, глупая шутка? – сказала Галка.

Михаил Михайлович отрицательно покачал головой:

– Я бы тоже хотел на это надеяться, но не надеюсь.

– А когда он успел? – удивился Прокопенко.

– Да, Лариса ничего и не говорила о том, что он уже служит. – Это уже Милован.

– Говорила… – Михаил Михайлович сел за стол и стал массировать виски, – говорила, и все это слышали. На конференции. И все решили, что это блеф. Я, например, решил именно так. Лариса ради красного словца не пожалеет иной раз… никого. А оказалось, что это правда.

– Так он что, в госпитале? – спросил опять Милован.

– А почему этот голос не позвонил сразу Ларисе? – вопросительно хмыкнула Галка.

Михаил Михайлович пояснил:

– Эта женщина звонила много раз. Ларисы не было в городе, не только на работе. Она сегодня приехала на работу прямо с поезда.

– То есть это мы должны Ларисе сообщить? – спросил тихо Волчок.

Шеф поглядел на него из-под руки, которой продолжал массировать виски.

– Нет, не знаю, какая-то темная история, – сказал Милован. – Что-то мне не хочется спешить.

– Может быть, позвонить этой женщине и сказать, что Лариса уже на месте, пусть звонит ей.

Михаил Михайлович сменил руку:

– Да, Галя, это хорошая мысль, только у меня нет телефона этой женщины.

– Вообще-то спешить надо, – сказал Прокопенко, – если Егор в госпитале и в тяжелом состоянии, то надо, чтобы Лариса успела повидаться, если там плохо все.

– Женщина сообщила, что состояние тяжелое… и больше ничего. Кома, – сказал Михаил Михайлович.

– А куда ехать-то? Где госпиталь? Какой госпиталь?!

Шеф не успел ответить, в кабинет вошла Лариса. Ничего особенного в ее облике не было.

– Мне нужно уехать, Михаил Михайлович.

– Да, да, конечно.

– Я возьму вашу машину?

– Да, да, конечно. В полном вашем распоряжении.

– Лариса, если там помочь, и… – привстал Бабич и вслед за ним Милован.

Она отрицательно кивнула:

– Нет, я поеду с мужем.

Когда дверь за нею закрылась, собравшиеся в кабинете молча и с явным облегчением переглянулись.

– До нее дозвонились, – сказал Прокопенко.

– Она что, замуж вышла? – задала вопрос в пространство Галка. – Когда?

– Все может быть, – сказал Михаил Михайлович. – Может быть, она опять не выдумывает.