Ларочка

Рауль не плакал, но лучше бы плакал. Такой абсолютной несчастности видеть Ларисе прежде не приходилось. Нога ее поехала по накатанному снегу, и она сделала тем самым приставной шаг в его направлении; он инстинктивно закрылся свертком и прошептал.

– Не бей меня.

– Иди сюда, – тихо, твердо, успокаивающе сказала ему Нора.

Он поднялся на крыльцо, она взяла его под руку, другой открыла дверь и, входя в подъезд, толкнула один из чемоданов, он покачался, повалился и изобразил «принцип домино», повалив второй.

– Забери это, – сказала, не оборачиваясь, Нора, – я такого не ношу.

И они скрылись в подъезде.

Лариса понимала пока только одно – все не так, как она себе раньше думала. Какие неожиданные измерения открываются, и так внезапно. Чувствуя, что в этом новом мире она пока только ученик, она решила следовать даваемым советам. Послушно взяла чемоданы и отправилась к подворотне. Вышла на безрадостно яркий Арбат и медленно пошла в сторону ресторана «Прага».

Да, старые московские семьи – это сильно, это по-глубокому, это с одного разу не переплюнешь.

У афиши «Художественного» на Ларочку накатило какое-то на время отставленное чувство, она вдруг замерла, подняла чемоданы и брезгливо разжала пальцы.

– Я такого не ношу!!! – крикнула она, и никто из окружающих не понял, что это цитата.

Чемоданы лежали в черной, липкой, соленой московской грязи, люди, чертыхаясь, переступали через них, а Ларису трясло, она, выпучившись, смотрела на них и работала ртом, собираясь с возможностями для плевка.

Вот это московская, столичная, старая семья, у них братья спят с сестрами, а она, кристальная Ларочка, оплевана за предпочитаемый ею фасон одежды.

– В чем дело?!

Слава богу, рядом оказалась власть. Милиционер постучал по козырьку антенной большой рации, назвал какой-то позывной. Лариса закивала, подхватила чемоданы, которые она ни за что в жизни не принесет больше в эти места, и помчалась в метро.

27

Приехала в Теплый Стан. Дядя Ли шутил в стиле своего вечного конферанса, что это название не городского района, а «легкого эротического романа». Она не думала об этом, подходя к девятиэтажному кирпичному дому, она думала только об одном: забраться под горячий душ, а после этого переодеться, рухнуть в какое-нибудь кресло и там заснуть до возвращения эстрадного дяди, а еще лучше до возвращения способности смотреть на окружающую жизнь без содрогания.

Она помнила номер квартиры. Поставила чемоданы на площадку у дверей конферансье, подошла к соседской двери – номер семнадцать – и нажала звонок. Нажала и начала рассматривать зрачок глазка, встроенного в дверь как раз напротив ее глаз. Через несколько секунд ей показалось, что там внутри зрачка что-то зародилось. Да что вы там… она опять протянула руку к звонку. В этот момент дверь бесшумно распахнулась, какой-то абсолютно молчаливый мужчина схватил ее за протянутую руку и одним рывком втащил в квартиру.

Дверь захлопнулась.

Лариса могла издавать только нечленораздельные звуки и не могла собраться для сопротивления. Ее решительно и с какой-то опасной умелостью увлекли внутрь квартиры, и вот она уже сидит на роскошной кухне за столом, приходя в себя.

Напротив нее сидит господин Шамарин и отвратительно улыбается, и его отвратительная «сигара» торчит в углу рта. Поскольку он все в этой жизни делает отвратительно, чего же ждать в дальнейшем?

– Что вам надо? – глухо спросила Лариса.

– Ты же знаешь.

Настроение у него было великолепное. У Ларисы оно сделалось просто кромешным, она вдруг подумала, что это специальная против нее ловушка. Дядя Ли в сговоре с этим бородавчатым садистом?! Какая низость и грязь!

Умом Лариса понимала, до какой степени пакостно поступил с нею друг семьи, но у нее совершенно не было сил для активного возмущения. Бессилие смешанное с отвращением.

Шамарин достал из холодильника бутылку кипрского муската «лоэль» и початую коробку конфет.

– У вас все равно ничего не получится.

Он положил свою пятнистую лапу на ее скомканную в бессильный кулачок руку:

– У меня всегда все получается. Иногда не с первого раза.

Да, тогда, в первый раз, Лариса его красиво, даже элегантно обдурила, вырвавшись с отзывом неблагодарной Норы из обустроенного для разврата номера. Ушла красиво и легко. Господи, всего лишь прыжок с невысокого второго этажа в сугроб. Если женщина не хочет, то она не хочет.

Шамарин встал, повернулся к стенному шкафу. Шкаф был дорогой, темного, заморского дерева. Достал бокалы. Лариса резко и, как ей казалось, бесшумно встала и ринулась к двери. Не глядя в ее сторону, другой лапой, еще более пятнистой, Шамарин поймал ее за предплечье и вернул на место.

Снова сел напротив, улыбаясь всеми своими бородавками на всех губах и бровях:

– Я ведь и жениться могу.

Лариса чувствовала, что предательство дяди Ли проделало какую-то особенно большую пробоину в системе ее независимости, все силы, вся ирония, способность визжать и царапаться и прочие полезные способности утекают в пробоину, и их неоткуда возобновить.