Ларочка

Молодой человек вышел в коридор на ватных ногах. Он был бы счастлив услужить Ларисе, он бы многое был готов отдать ради этого, но суд!!!

Лариса смотрела ему вслед презрительно, она ничуть не считала, что потерпела поражение в этой атаке. Парня додавим. Отлично было видно, как он вздрагивает, когда ему под нежный розовый ноготь втыкают иголку обвинения в нелюбви к отечеству. Сказать по правде, в это время в Ларисе в самой происходили сложные и противоречивые психологические процессы.

Она то с особой силой ощущала себя дочерью русского офицера, и в ней кипело обжигающее «за державу обидно», вместе с не умирающей детской надеждой, что Чапаев доплывет; то вдруг обнаруживала, что ей хочется вызволением нелепого Карапета либерально, почти по-диссидентски щелкнуть по носу тупоумную, мягкотелую нынешнюю партийную диктатуру. Она была одновременно и за родимую родину, и за всеобщую свободу. И от невозможности остановиться в какой-то одной позиции неосознанно и непрерывно злилась. Карапет был не такой уж светоч и борец, но его бесчеловечно было бросить на годы в тюрягу. Но Карапет вместе с тем был бывший приспособленец, поэтому противно и нелепо защищать его своей собственной грудью. Вот за Николая Гумилева она бестрепетно бы подставила под пули свою любимую водолазку. И если бы во имя большой государственной пользы надо было растоптать того прежнего, ничтожного, лизоблюдного Карапета, она бы позволила его растоптать.

Параллельно с этим она неожиданно забавлялась тем, до какой степени, оказывается, это действенный инструмент – обвинение в непатриотизме. Удивлялась, как маленькая девочка, которая в груде мусора нашла скальпель и наслаждается возможностью полоснуть любого подвернувшегося.

А ведь и правда смешно. Все такие свободные. Высмеивают советские дороги, пустые магазины, пьянство, нищету, тупейшую власть, туалетную грязь, дикость нравов, всё, всё, всё у нас сущее дерьмо, что ни сравни с западным, но стоит вот так прямо ткнуть пальцем – ты предатель, – с человеком что-то делается. Быть антисоветчиком как-то даже уже и естественно, но, когда называют власовцем, автоматически страшно.

7

– Твоя фамилия не от белорусского волка, а от какого-то более мелкого зверя. Значительно более мелкого. Суетливого, как хорьковая белка. Даже нет, ты вообще не из фауны, ты жестяная игрушка, которая крутится со звоном. – Лариса вздохнула с какой-то окончательной разочарованностью в человеке. – Береги честь смолоду, волчок-дружок.

Лариса удалилась в свой кабинет, а молодой консультант погрузился в кресло как в сосуд с расплавленным свинцом. Удалившаяся Лариса была уверена, что осталось сделать всего несколько уколов в эту ничтожную совесть, чтобы обладатель ее с воплями кинулся давать любые показания, если надо, то и на самого себя.

А дело между тем раскручивалось. На настоящий политический уровень оно не тянуло, хотя зам и старался. Но было ясно, что это и не простой производственный конфликт. Скоро уже все были в курсе, что Карапету маячит вполне реальная зона. Дядьку надо было спасать.

Волчка пригласили к настоящему следователю, и, хотя он сразу же, с первого слова, заявил, что ничего не видел, потому что рассматривал пятно на брюках, его мурыжили почти два часа. Одновременно настырный и вкрадчивый капитан подъезжал и так и эдак. Пытался выявить в консультанте советскую сознательность, но быстро оставил попытки, намекал и на социальное происхождение, ты, мол, парень из сирот, на кухаркины деньги выучился, а эти москвичи тут жируют в огромных однокомнатных квартирах на улице 1905 года и лупят по морде хороших комсомольских парней, раскрывших шайку расхитителей честных советских гонораров. И это не сработало. Молодой консультант стоял насмерть – ничего не видел.

А может, слышал?

Был ведь звук удара? На что он был похож, на удар кулаком или открытой ладонью? Молодой человек запаниковал, понимая – попался. Забормотал что-то про среднее ухо, которое раньше все время воспалялось, а потом и про средний от этого слух, мол, даже собственная тетя не брала его в хор, которым руководила, даже по знакомству не брала. И вообще, пятно.

Тогда капитан перекинулся на инородческую траекторию, мол, понаехали в столицу разные, колотят по мордасам честных замредакторов, разве не должен поучаствовать в пресечении этого безобразия честный русский парень, армеец и ученый.

Волчок заметил несоответствие в построениях капитана. Карапет был у него то зажравшийся, то понаехавший, но молодой специалист по Бородинскому сражению решил не вылезать с этим наблюдением.

Поэтому промолчал. Уклонился, отмазался.

Дав подписать ему каждый лист протокола, капитан, с отвращением подмахивая пропуск, сказал:

– Я понимаю, запугали тебя.

Волчок и не знал, что чувство освобождения может быть так связано с отвращением к себе. Он с удовольствием не пошел бы на работу, но у него назначены были три важнейшие встречи. Одна как раз со специалистом по муниципальному устройству Римской империи.