Ларочка

Шел дождь. Явились все «историки», пришло много народу и из других «направлений» – «Биология» и «Искусство» в основном. Они толпились в темном дворе под подъездными козырьками, капли лупили в глубокие, полные грязной воды асфальтовые выбоины, изъязвлявшие здешний асфальт. Михаил Михайлович Александров стоял под липой и под зонтом, показывая, что ему горестна данная ситуация и что он выше всего этого. Он и был на полторы головы выше любого из собравшихся, а при своем зонте вообще казался башней.

Явились плотным табором армяне, среди которых армян было не большинство. Было слышно, что они все тихо, но страстно болеют за Карапета. Незадолго до этого уволенного.

Пызин стоял в сторонке и один. Он никому из близких не позволил прийти, хотя, по слухам, никто особо и не порывался. Все же отстаивать честь битой физиономии через судебную тяжбу не рыцарство.

До того момента как всех должны были пригласить внутрь, в тесные помещения районного суда, оставалось еще несколько минут. Карапет Карапетович достал из кармана какой-то журнал, долго листал – оказывается, искал нужную страницу. Ему сунули в руку ручку, он что-то стал писать на открытой странице. Поднял голову в огромных очках, нашел фигуру бывшего шефа и вдруг побежал к нему через опасный для передвижения двор, напоминавший бывшее минное поле, прямо так, с открытым журналом, ловя на него безжалостные капли.

Стараниями друзей, считавших Карапета безусловной жертвой, была срочно напечатала в журнале «Работница» статья его о княгине Ольге, доказывающая, что Карапет Карапетович был все же хорошим специалистом по истории Древней Руси, с которым напрасно расстались из-за наглого комсомольского номенклатурщика.

Михаил Михайлович не сразу понял, чего от него хотят. В первый момент ему даже показалось, что его заставляют подписать какое-то письмо или расписаться в книге каких-нибудь почетных друзей армянского народа. Когда понял, в чем дело, выставил вперед ладонь, отказываясь от подарка. К чему все это?! Не надо!

Но не отступать же было Карапету. Раз уж он решил показать, что, несмотря ни на что, видит в своем бывшем шефе человека, заслуживающего уважения, то он сделает это. Сообразив, что в раскрытом варианте журнал вручить не удастся, он захлопнул его, бросив внутрь и ручку, и сунул под мышку той руки шефа, что держала зонт. И быстро ретировался, петляя между кипящими от капель дырами в дне двора.

Суд прошел по предполагавшемуся сценарию.

Все сошлось на допросе Прокопенко. С него уже слетел хмель решимости, весь мед страдания за други своя он уже сжевал в предыдущие дни, и теперь ему было тошновато. Бледнел, насильственно улыбался шуткам болельщиков из своей команды. Но все сделал исчерпывающе.

Да, ладонь.

Да, открытая.

Вот так открытая. Показал пятерню, картинно отведя, даже немного дурачась, с трудом удерживаясь от улыбочки. Вот этим движением по щеке. На абсолютную серьезность моральных сил не хватало. Русский человек (пусть и по фамилии Прокопенко), преступая закон, невольно начинает куражиться, потому что иначе не может преодолеть стыд перед собой, а потому со стороны выглядит особенно нехорошо.

Срок получился условный.

Пызин, проходя мимо Прокопенко, сделал ему под ноги сухой плевок. Воздушный поцелуй в негативном смысле. Отчего все болельщики стали Прокопенку обнимать, пожимать.

Тойво мудро посасывал трубку в сторонке.

Милован откупоривал бутылку шампанского, извлеченную как будто прямо из дождя.

Галка верещала.

К Михаилу Михайловичу подошел маленький худой армянин и потребовал у него свою ручку. Тот ничего не понял, он уже стоял у своей машины, уже считал дело закрытым, а тут… «Какую еще ручку?!» – «Карапет Карапетович отдал вам мою ручку, где она?» – «Какая еще ручка?!» – «Ручка очень ценная, с изображением Арарата, ею подписывался журнал». – «Какой еще журнал?!» – «Вам подарили журнал “Работница”». – «Зачем мне журнал “Работница”! Я не знаю, где журнал!» – «Извините, пожалуйста, но верните мою ручку».

Михаил Михайлович потянулся рукой к проходившему мимо герою процесса, тоже всячески обнимаемому дружескими руками.

– Карапет…

– Что?

– Тут какая-то ручка, журнал какой-то, я не понимаю…

– У меня есть не только имя, уважаемый Михаил Михайлович, но и отчество.

Шеф выпучился каким-то безумным взглядом на бывшего клеврета.

Совместными усилиями ручка отыскалась.

Окончание неловкой истории тонуло в немного нервном веселье.

Вся команда поехала к Ларисе. Энгельс, Бережной, Лион Иванович, все, кто был настоятельно приглашен поболеть за нужный результат.

Без шефа, убывшего с начинавшимся сердечным приступом.

И без серого Прокопенко, он отпросился к жене, и ему было позволено удалиться. Хохол сделал свое дело.