Лашарела

«Может быть, царь не послушал меня, потому что я слыву язычником, идолопоклонником. А монаха-отшельника, радетеля Христовой веры, чудотворца, он, может быть, примет лучше», — думал Пховец.

Отшельник Саба когда-то учился в Константинополе вместе с Чалхией и был близким другом его. В дни самых трудных испытаний Саба не отвернулся от Чалхии. И теперь нет-нет да и вспомнят они друг друга: свободомыслящий горец в пховской одежде и пекущийся о вечной жизни отшельник в черной монашеской рясе. Несмотря на горячие споры, часто случавшиеся между ними, они сохраняли свою многолетнюю дружбу.

Пховец решил повидать Сабу, уговорить его пойти к царю и оказать влияние на него.

— И я туда же иду, к Сабе, — сказал он путникам и взобрался на арбу.

Саба несказанно обрадовался приезду Пховца. Поужинав в сумерках, они повели задушевную беседу, вспомнили прошлое. Наконец Чалхия открыл причину своего приезда и попросил Сабу, борца за христианскую веру, повлиять на царя. Отшельник признался, что ему трудно будет убедить безбожного и своевольного государя, он сомневался в успехе.

Но Чалхия напомнил ему о том, как Григол Хандзтели взял верх над Ашотом Куропалатом, и убеждал до тех пор, пока монах в конце концов не согласился пойти к царю.

На второй день Пховец собрал свои пожитки и простился с другом.

— Последний раз, верно, видимся! — прослезился он.

— Полно, Чалхия! Заходи к нам еще, любо послушать твои мудрые речи.

— С плохими вестями возвращаюсь я к пховцам, Саба! Горцы верны своему слову, они поднимутся против царя; и мне суждено быть с моим народом и умереть вместе с ним.

Саба нахмурился.

— Поторопись, Саба, ты еще можешь помочь. Судьба народа и царства зависит от тебя! — Пховец задержал в своих натруженных ладонях сухую слабую руку монаха, резко повернулся и, вскинув посох на плечо, двинулся в путь.

Пховцы по-прежнему бедствовали, испытывали нужду во всем, по-прежнему платили непосильные подати и по-прежнему роптали, в любую минуту готовые к новому мятежу.

Приезд царя на лашарское празднество ничего не изменил в их жизни; его обещания так и остались обещаниями, подати не стали меньше, а земельные наделы не увеличились. Только и было облегчения, что на первых порах перестали преследовать языческие обычаи с той жестокостью, с какой это делали раньше, и церковь на какое-то время перестала насильственно обращать горцев в христианскую веру.

Поездка царя в Пхови, вселившая в горцев столько надежд, осталась для них безрезультатной, оказалась всего лишь приятной прогулкой для любившего развлечения Лаши. Царь забыл об обещаниях, данных горцам, а под конец перестал защищать и язычество. Церковь, пользуясь этим, снова перешла в наступление.

Горцы волновались, и нужна была лишь малая искра, чтобы разгорелся пожар восстания. Такой искрой послужила обида, нанесенная царем Лухуми Мигриаули. Как только Лухуми вырвался на волю, вокруг него стали собираться все недовольные и обиженные.

Когда пховский хевисбери Чалхия отправился к царю, чтобы говорить с ним от имени народа, у него еще была надежда предотвратить восстание. Чалхия думал даже о том, как он обрисует царю бедственное положение горцев и уговорит его хоть немного облегчить налоговое бремя. Но, получив решительный отказ на основную просьбу горцев, он не стал упоминать об их других нуждах.

Пховец вернулся из столицы ни с чем. Горцы восстали и соединились с отступившим в горы отрядом Мигриаули. Теснимый царскими войсками, Лухуми перенес свой стан в неприступные горы.

Мигриаули и его молодцов со стороны долины защищали непроходимые скалы, с тыла их поддерживали мятежные горцы. Разбойники разместились в пещерах, которые, должно быть, когда-то служили жилищем первобытным людям.

Сторожевые посты у восставших были выдвинуты далеко вперед. На ведущих в горы тропинках и дорогах стояли сторожевые башни. При появлении врага на кровлях башен зажигались костры, предупреждая о приближении опасности, и в стане вовремя принимали нужные меры.

Перелом в болезни маленького царевича и его выздоровление совпали со сновидениями возбужденной молитвами и утомленной бессонными ночами Лилэ. Это вселило в ее душу твердую уверенность, что само божественное провидение спасло жизнь ее сына.

Перед глазами Лилэ неотступно стоял старец в черной рясе, и она с волнением ждала его прихода. Лилэ целиком отдалась молитвам и постам. Она не допускала к себе царя, старалась не оставаться с ним наедине, не глядела на него, будто была обижена.