Ласковый убийца

Словом, Ремизов знал о газетном бизнесе слишком много, чтобы всерьез воспринимать газету как источник объективной информации. Поэтому газет он не читал.

Он писал для них материалы — ну так это же совсем другое дело! Можно вывозить навоз на поля — миссия полезная и благородная, но вовсе не обязательно им питаться — подожди лучше урожая.

На сегодняшний день Ремизов наметил для себя следующий план: пункт первый и главный — все-таки встретиться с этим самым Феоктистовым. Кто его знает, вдруг действительно сообщит что-нибудь путное про СПИД? Путное — значит новое; то, о чем никто еще не писал.

Пункт второй: все, что возникнет по ходу. Профессия, и, соответственно, весь образ жизни Ремизова были таковы, что новостей следовало ожидать в любую минуту, причем отовсюду. И не всегда эти новости были приятными. Поэтому Ремизов давно уже приучился делать скидку на форс-мажорные обстоятельства.

Но пока — телефон молчал, и пейджер затаился. Часы показывали половину десятого — пора ехать во вторую инфекционную больницу, выяснить, что за "бомбу" держит Евгений Алексеевич Феоктистов в своей лаборатории.

* * *

Ремизов приехал на улицу Соколиной горы, поставил машину на большой асфальтированной площадке (там, где конечная остановка автобуса, и где он делает разворот, чтобы отправиться в обратный путь, к станции метро «Семеновская») и внимательно осмотрелся, стараясь впитать в себя атмосферу здешних мест — бывает полезно для установления быстрого контакта с людьми, которые видят этот ландшафт не один год подряд: забор из железобетонных плит, выкрашенных в белый цвет, сквозь верхушки деревьев проглядывает колесо обозрения Измайловского парка — все это вызывает ощущение затянувшегося унылого праздника.

Он поморщился, запер машину и сквозь дыру в заборе — не калитку, не ворота, а дыру, имевшую, впрочем, вполне официальный статус — вошел на территорию. Слева громоздился недостроенный корпус, ощетинившийся ржавой арматурой почерневших от сырости перекрытий, справа — расположился аккуратный красненький кирпичный домик.

Позади него — голубое зданьице с решетками на окнах первого этажа. К стеклам второго изнутри приклеены листы бумаги с номерами палат.

Ремизов подошел к двери и с подозрением посмотрел на отполированную многими ладонями дверную ручку. "Интересно, сколько на ней сидит микробов?" — пришла в голову глупая мысль.

Он уже знал, почему эта мысль глупая: приходилось общаться с врачами. "Никак не больше, чем на поручне в вагоне метро", — такой правильный ответ, но Ремизова все же передернуло: он хоть и был профессионалом, но в другой области, не в медицине.

Ремизов дернул ручку. Закрыто. Он нажал на кнопку звонка. Через минуту изнутри послышались шаги, дважды щелкнул замок, и дверь отворилась. На пороге стояла медсестра.

— Добрый день! — поздоровался Ремизов. — Скажите, могу я поговорить с Феоктистовым Евгением Алексеевичем?

Медсестра внимательно оглядела его и утвердительно кивнула.

— Проходите, пожалуйста. Евгений Алексеевич — в лаборатории, — она показала на белую дверь в конце коридора и ушла по своим делам.

— Спасибо, — успел поблагодарить ее Ремизов и направился в лабораторию.

Он подошел к белой двери и постучал: вежливо, деликатно.

Сначала не было никакого ответа, затем Ремизов услышал шум отодвигаемого стула и четкие шаги: как метроном. Феоктистов шел открывать посетителю дверь — хотя она не была заперта на замок.

Ремизов сразу вспомнил уроки Дмитрия Дмитриевича, врача-психиатра, у которого он учился навыкам правильного общения с людьми. Дмитрий Дмитриевич, тончайший человек, умница, прекрасный психолог, читающий чужую душу, как открытую книгу, наделил любознательного журналиста некоторым набором знаний, которые считал элементарными и совершенно необходимыми. Но помимо этого он привил талантливому ученику страсть к наблюдательности; неистребимую привычку обращать внимание на любые мелочи.

Если бы он был здесь, подумал Ремизов, он бы сказал примерно следующее: "Дверь не заперта, однако он не кричит: "войдите", а идет сам открывать ее. Это безусловный признак высокой культуры. Почти наверняка этот человек имеет высшее образование и, кроме того, получил прекрасное воспитание в семье. Обрати внимание на четкий размеренный шаг: сто двадцать ударов в минуту. Обладатель такой походки — человек строгий и пунктуальный, скорее всего — военный. Скорее всего, но не на сто процентов — сначала обрати внимание на его выправку, брюки и ботинки. Если он прямой, как палка, брюки наглажены, и ботинки начищены — наверняка отставной офицер. Его не стоит вытягивать на откровенную беседу — он привык к отношениям "начальник-подчиненный". Какую роль выбрать: начальника или подчиненного? Если будешь смотреться убедительно в роли начальника — успех обеспечен. Но если он тебе не поверит — ничего не добьешься. Лучше принять роль подчиненного: точнее, заставить его поверить в то, что ты принимаешь эту роль. Тогда ненавязчиво, разумно задавая наводящие вопросы, можно будет выведать все, что захочешь."

Ремизов улыбнулся своим мыслям: так он и поступит.