Ласковый убийца

С превеликим трудом пережил он эти выходные. Теперь он наверняка знал то, о чем раньше только догадывался — у Нади есть любовник. Причем не кто-нибудь, а этот гнусный Кольцов.

Ремизов негодовал. Он ненавидел Кольцова и придумывал разнообразные способы мщения: один страшнее другого, и все равно они казались ему слишком мягкими.

Странно, но его отношение к Наде почти не изменилось. Да и к Алексею Борисовичу тоже: Ремизов не воспринимал Болтушко как товарища по несчастью, он продолжал видеть в нем соперника: хотя и менее удачливого, чем Кольцов.

Природа мужской ревности коренным образом отличается от ревности юношеской. Юношеская ревность абсолютна, она простирается порой даже на неодушевленные предметы. Юноша бросает на одну чашу весов весь окружающий мир, а на другую — садится сам, и сильно страдает, если вдруг его тяжесть оказывается недостаточной.

Мужская ревность более относительна: мужчина имеет дело с женщинами, а не с девицами. (Быть девицей после двадцати лет — довольно противоестественно: такие барышни, как правило, страдают неврозами, и общаться с ними всегда тяжело и нудно; аппендикс можно вырезать в любом возрасте, но от девственности лучше избавляться вовремя.)

Мужская ревность возникает не потому, что у женщины были любовники — это само собой разумеется. И не потому, что их было много — это тоже ерунда, пупок от этого не сотрется; наоборот, настоящему мужчине нужна сцена, нужен фон, чтобы выигрышно на нем выглядеть. Нет, мужская ревность возникает от одной только мысли, что кому-то эта женщина досталась легче, чем тебе. То есть, на самом деле — женщина играет здесь второстепенную роль: на первый план выходит недовольство собой, злость и зависть, что есть некто с более выраженным мужским началом.

Но, поскольку честно признаться в этом может далеко не каждый, обида выплескивается на того, кто ближе: "ах ты, шлюха!"

Ремизов был честен перед собой: он понимал, что Надя ни при чем; просто, видимо, у Кольцова есть нечто, чего нет у него самого. Чего же?

Денег. Именно количеством денег женщины оценивают примитивные мужские достоинства. С точки зрения хранительницы домашнего очага это абсолютно правильно: ведь степень уюта этого самого очага напрямую зависит от степени богатства его содержателя.

В общем, они не виноваты. Простим им все. В самом деле, ну что же нам, с женщинами воевать, что ли? С ними нужно делать совсем другое… Если с кем и стоит воевать, так это с самим собой. А если с собой не получается — по причине слабости сил — тогда с другими мужчинами.

Итак, к глубокой неприязни, которую испытывал Ремизов по отношению к Кольцову, добавился личный мотив — и неприязнь переросла в ненависть.

Поэтому, когда во вторник вечером он увидел на экране телевизора Кольцова, разглагольствующего о свободе слова и о его, Ремизова, то ли трусости, то ли продажности — Кольцов не уточнил, что имел в виду — Андрей Владимирович испытал гадливое чувство: сродни тому, какое испытываешь, когда, поднявшись среди ночи, обнаруживаешь на кухне большого рыжего таракана, ползущего по столу. В этом случае не возникает дополнительного прилива ненависти: и так знаешь, что делать — давить гада.

* * *

На следующий день, в половине пятого, он уже расположился на стоянке перед телецентром.

Ему хотелось встретить Кольцова именно здесь: он мог выследить его рядом с домом, или у здания фонда, или еще где-нибудь, но хотелось — именно здесь.

Наверное, потому, что, не застав Кольцова, Ремизов ничего не терял — напротив, даже приобретал — встретил бы тогда Надю.

Он сидел в машине и смотрел во все глаза, стараясь не пропустить момент, когда она выйдет с работы. С другой стороны, необходимо было внимательно наблюдать за стоянкой — кольцовский "Мерседес" мог появиться в любую минуту.

"Мерседес" появился раньше, чем Надя: он буквально ввалился за ограду и припал к земле, словно замерев перед прыжком.

Ремизов переводил взгляд: от "Мерседеса" к дверям телецентра и обратно. И вот в дверях показалась знакомая хрупкая фигурка: Ремизов напрягся и протянул руку к замку зажигания.

Надя подошла к "шестисотому": навстречу ей распахнулась массивная дверца с зеркальным стеклом, но она не стала садиться — стояла рядом и что-то недовольно выговаривала, решительно разрубая воздух маленькой ручкой.

Наконец из машины вылез сам Кольцов: он что-то объяснял Наде, несогласно мотал головой и пытался ее обнять.

Так продолжалось несколько минут: видимо, ему все же удалось убедить ее — Надя села в машину.

"Мерседес" плавно тронулся с места, Ремизов — за ним, пытаясь не отставать. Но он отстал: пять вечера — это час пик; в такое время очень трудно преследовать кого-то, особенно если сам стремишься остаться незамеченным.

По направлению, в котором двигался "шестисотый", Ремизов догадался, что они едут в ресторан: сытый желудок умиротворяет человека, располагает к примирению.

И точно: отыскав в хитросплетении переулков между Брестскими улицами броскую вывеску ресторана "Корсар", Ремизов увидел стоящий неподалеку черный "Мерседес". Проверил номера — сомнений быть не могло; это Кольцов.