Ласковый убийца

Тарасов наморщил лоб.

— Да, понимаете, есть у меня такое предчувствие. Вот вы бы на месте Соловьевых куда повезли этого несчастного Бурмистрова?

— Ну, не знаю, — честно ответил Болтушко.

— Смотрите, во-первых, он должен быть под рукой. Во-вторых, его нужно охранять. Ну, и в третьих, люди они примитивные, им нужно выпить, закусить. А это лучше делать дома, правда? В общем, я бы на их месте посадил Бурмистрова куда-нибудь в погреб. Что скажете?

— Может быть, — согласился Алексей Борисович.

— Вот-вот, — подхватил Тарасов, — я бы обошел всех соседей, побеседовал с каждым и, так ненавязчиво, показал бы им карточку. Вот так бы я поступил, если бы у меня была его фотография и если бы я был помоложе.

Снова зазвонил телефон. Тарасов снял трубку, сказал:

— Тарасов слушает! — затем долго молчал, потом еще раз сказал, — действуй! — и положил трубку.

Болтушко выжидательно смотрел на него, но Тарасов не говорил ни слова. Он кряхтел и чесал в затылке.

— Да, — наконец сказал он. — Похоже, ему и майора мало. Он уже увеличил фотографию и отправился вместе с Володькой опрашивать соседей. Вы представляете?

— Да-а-а, — развел руками Болтушко. Откровенно говоря, он не знал, что ответить.

— Ну что же, — встряхнулся Тарасов, — тогда поедем в морг, а то он опять опередит нас.

* * *

Было около шести часов вечера. Патологоанатомы и дневные санитары уже закончили работу, на посту остался Иван Иванович: как всегда, немного пьяненький. Вообще-то, он был на работе уже в три часа: дневные санитары приплачивали ему по десятке за то, чтобы он приходил пораньше.

Сухонький старичок с коричневыми обвислыми усами, одетый в хирургическую форму цвета хаки. Тонкую жилистую шею охватывала грязная шелковая нитка; на ней болтался алюминиевый крестик.

— Здравствуйте, молодые люди! — приветствовал их Иван Иванович. — С чем пожаловали? Вам предстоят скорбные хлопоты?

— Как сказать, — с раздражением отвечал Тарасов — ему не понравилось, что Маркин назвал его "молодым человеком". — Может, нам, а может — и вам.

Маркин застыл с благообразной гримасой на лице. Он слегка наклонил голову набок, словно желал сказать всем своим видом и позой: "Говорите, я слушаю вас."

— Капитан Тарасов, — представился Александр Иванович.

— Очень приятно. Доктор Маркин, — отозвался Иван Иванович. — Вы тоже моряк? — обратился он к Болтушко.

Тарасов рассердился еще больше. Он показал Маркину уголок своего красного удостоверения и повторил:

— Капитан милиции Тарасов. А это, — он сделал широкий жест рукой в сторону Болтушко, — корреспондент из московской газеты, Алексей Борисович.

Маркин, подслеповато щурясь, перевел взгляд на Болтушко.

— Здравствуйте, — кивнул он. — Извините, не признал сразу. Да вы проходите, — засуетился он. — Проходите ко мне в комнату, чего в дверях-то стоять?

Тарасов строго посмотрел на него, погрозил пальцем: "Смотри у меня. Хватит уже этих глупых шуточек", — и пошел следом за стариком. Болтушко старался не отставать.

Маркин привел их в маленькую комнатку без окон. Посередине комнаты стоял низкий деревянный топчан, обтянутый вытертой темно-коричневой клеенкой. На колченогой тумбочке, притулившейся в углу, лежали на расстеленной газете раскрошившийся черный хлеб, обкусанный помидор и вялые перышки зеленого лука.

— А где бутылку прячешь? В тумбочке? — с угрозой спросил Тарасов.

— Да… Ну… Какую уж там бутылку… — растерялся Маркин. — Нет… Это я так… Простыл маленько…

— В общем, так, — Тарасов сел на краешек топчана: тот жалобно затрещал и заскрипел под его мощным телом. — Слушай меня внимательно, Иван Иванович. Попал ты в неприятную историю. Уголовно наказуемую. Очень сурово наказуемую. Боюсь, светит тебе срок немалый. Злоупотребление служебным положением — это одно, а соучастие в убийстве — совершенно другое. Разница примерно в пять лет. Теперь все зависит только от тебя. Если добровольно поможешь органам в раскрытии тяжкого преступления — это зачтется. Возможно, отделаешься выговором. Ну, в самом крайнем случае — полтора года условно. Но если будешь запираться и выгораживать своих подельщиков — извини. Накручу тебе на полную катушку.

Маркин хотел что-то сказать: он открыл было рот, но Тарасов перебил: