— Я не торгуюсь. Я просто объясняю. Если ты думаешь, что я тебя упрашивать буду: мол, расскажи, Иван Иванович, как дело было, то ошибаешься. Вот возьми и скажи мне: "товарищ капитан, я ничего не знаю." Вот попробуй, скажи. Я встану и сразу же уйду. И больше тебя не трону. Но те бандиты, которых ты сейчас пытаешься выгородить, они все повесят на тебя: скажут, он — организатор и вдохновитель. Скажут, Маркин — самый главный злодей. И ты из соучастника плавно становишься главарем банды. А это совсем нехорошо. Так можно и беду накликать. Помажут лоб зеленкой и — поминай как звали. Поэтому не я тебя просить должен, а ты — меня. Понимаешь? Ты должен был сразу же ко мне прибежать, на следующий день. В кабинет. И написать заявление: вот, мол, такая история приключилась, товарищ капитан. Будь добр, разберись. А? Что скажешь? Вот тогда бы и совесть была чиста. А что получается? Прошло почти две недели, а ты даже не почесался. Я сам к тебе пришел, а как ты меня встретил — шуточками глупыми? Короче, Иван Иванович. Пока без протокола: в неформальной, так сказать, обстановке. Побеседуем, — Тарасов брезгливо похлопал своей широкой ладонью Маркина по плечу.
— Да… Конечно, товарищ капитан. О чем говорить-то?
— Отвечай на мои вопросы: быстро и четко. Ты всегда дежуришь по выходным?
— Да.
— И в позапрошлые выходные тоже дежурил?
— Да.
— В пятницу заступил?
— Ну, около четырех часов дня…
— Ночью привозили трупы? Погибшие в автокатастрофе были?
— Да, двое. Один военный. Капитан, как и вы, — произнес Маркин и с опаской посмотрел на Тарасова.
— Правильно. Военного звали Игнатенко, а второго — Бурмистров. Так?
— Наверное, я точно не помню.
— А потом что было с телом Бурмистрова? Ну? Давай-давай, Иван Иванович. Не томи.
— Ну так… Забрали его.
— Кто?
— Сказали: друзья.
— Когда?
— На следующую ночь, с субботы на воскресенье.
— Просто забрали? Или поменяли?
— Ну так, вы же сами все знаете… — пожал плечами Маркин.
— На то мы милиция, чтоб все знать, — отрезал Тарасов. — Отвечай на вопрос.
— Поменяли. Привезли свежего, еще теплого. У него руки-ноги еще гнулись, — Маркин зашмыгал носом.
Тарасов нагнулся к нему:
— Ну а чего же ты никому об этом не сказал? Постеснялся?
— Да нет. Испугался. Страшные они. Говорят: если пикнешь, хана! Ну, а я что? Отчетность не нарушается. Сколько было покойников, столько и осталось. Они же для меня, как для Господа Бога — все одинаковые, покойники-то.
— Как для Господа Бога, говоришь? — усмехнулся Тарасов. — Ишь, с кем себя сравнил! Только знаешь, какая между вами разница? Его в тюрьму не сажают. Зато по тебе она просто рыдает. Если не хочешь неприятностей, завтра с самого утра — бегом ко мне, писать заявление. Понял?
— Угу, — снова шмыгнул носом Маркин.
— Ну, все тогда. До завтра. Лечись, а то заразишь тут всех. Подопечных-то своих, — и Тарасов засмеялся, мелко задрожав всем своим тучным телом. Он повернулся к Болтушко, призывая его тоже повеселиться над этой незамысловатой шуткой. Алексей Борисович через силу улыбнулся: его тяготила атмосфера морга, он хотел поскорее убраться отсюда.
Они вышли на улицу, и Болтушко вздохнул с облегчением. Маркин закрыл за ними дверь на замок.
— Ну что, заедем в отдел, узнаем новости? — предложил Тарасов. Алексей Борисович согласился.
Время близилось к восьми вечера. Мягкие июльские сумерки медленно ложились на маленький город. Пахло пыльной зеленью и разгоряченным асфальтом.
Они подъехали к зданию отдела и вышли из машины. Навстречу бежали бойцы в бронежилетах, с автоматами наперевес. Один из них на бегу крикнул водителю, курившему недалеко от патрульной машины в глубине двора:
— Заводи! Скорее! На Озерной — нападение на сотрудника милиции!
Тарасов насторожился. У него как-то вдруг заострились все черты лица. Губы посинели и сомкнулись в узкую щель. Он рванулся вверх по ступенькам: так быстро, что Болтушко еле поспевал за ним.
Сразу направо от входа, по ту сторону толстого оргстекла, сидел дежурный — тоже немолодой и не очень изящный капитан. Увидев Тарасова, он вскочил и выбежал наружу, к ним: в коридор. У него было такое выражение лица, словно он стоптал ноги в кровь, и теперь малейшее движение отзывается жестокой болью. Капитан подошел к Тарасову и взял его под локоть:
— Слышь, Иваныч? Ты это, лучше съешь таблетку-то…
— Что случилось? — сипло выдохнул Тарасов. Его остановившиеся побелевшие глаза смотрели куда-то вдаль, за спину капитана.
— Поезжай в морг, там Василий твой. Они на Озерной что-то проверяли, ну и попали в перестрелку. Из обреза его. Два раза. Наповал. Говорят, братья Соловьевы. Вон, ко мне в дежурку постоянно сообщения поступают: в лес они отходят. Но вроде как должны взять. Хотя, если совсем стемнеет… — капитан махнул рукой. — Младший твой тоже там. В смысле — преследует… — капитан говорил сбивчиво и путано, постоянно морщась и размашисто жестикулируя.