— Через три месяца? Нет, это очень поздно. Через две недели — максимум. А не то это теряет всякий смысл.
— Ну почему же? — на губах у Ремизова играла ехидная усмешка. — Разоблачить преступника никогда не поздно. Или вы имеете в виду, что выборы к тому времени уже состоятся? Боитесь, что ставленники Берзона пройдут в питерскую Думу?
Кольцова несколько смутила его прямота.
— В общем… Я, конечно… Не только из-за этого… Но ведь и это тоже немаловажно — в городской Думе должны сидеть люди с незапятнанной репутацией. Не допустить криминал во власть — это общая задача.
— Скажите, — Ремизов вдруг остановился и повернулся всем телом к нему. — А вы что, тоже баллотируетесь на этих выборах?
— Я?! Нет! — с жаром воскликнул Кольцов. — Нет, я далек от политики.
— Тогда почему же вы тогда так настойчиво хотите устроить скандал вокруг Берзона и тех кандидатов, которых он поддерживает?
— Ну как вы не понимаете? — Кольцов всплеснул руками. — Почему вы не доверяете мне? Почему вы думаете, что я непременно преследую одни лишь собственные шкурные интересы? Я, конечно, рискую показаться сентиментальным, но мой любимый фильм — "Белое солнце пустыни". А любимая фраза — "за державу обидно". Понимаете? Нет, я вижу, вы мне не верите, — он махнул рукой. — Вы не хотите допустить такую простую вещь, что человека могут волновать интересы его собственной страны. Его родины, если угодно. Можете считать меня романтиком или даже сумасшедшим, но меня — волнуют. Меня очень тревожит судьба нашего несчастного, всеми обманутого и обворованного народа.
— Постойте, постойте, — перебил его Ремизов. — Вы что, все это серьезно? Вы так распалились, словно с трибуны выступаете. Можете сильно не стараться, я не записываю наш разговор, — он похлопал себя по карманам. — Диктофон нигде не прячу. Успокойтесь, и давайте не будем юродствовать.
— Юродствовать? — Кольцов выглядел обиженным. — Тогда я хотел бы, в свою очередь, спросить: а почему вы занимаетесь журналистикой такого рода? Почему не пишете про искусство или путешествия, а только все про скандалы и разоблачения? Исключительно ради денег? Или все-таки вы немного патриот, но стесняетесь это показать, вот и напускаете на себя непроницаемую завесу холодного цинизма?
— Какой стиль! "Завеса холодного цинизма"! — Ремизов довольно похихикал. — Чувствуется университетское образование. Я, кстати, тоже заканчивал МГУ. Но не химический факультет, как вы, а факультет журналистики. Правда, в аспирантуре я не учился, — он следил за реакцией Кольцова. — Пусть вас не удивляет, что я осведомлен о некоторых фактах вашей биографии: ею я тоже поинтересовался. Кстати, насчет патриотизма. Если хотите знать мое мнение — пожалуйста. Патриотизм — это особая форма человеконенавистничества. Попытка облагодетельствовать сразу многих неизменно оборачивается преступлением против кого-нибудь одного. Но коли вы непременно хотите облагодетельствовать весь народ, мой вам совет: для этого существует только один способ — это изо дня в день проявлять заботу о каждом конкретном человеке. Это, конечно, тяжелее — зато действеннее. Парадокс, но сегодня лишь одна идея в состоянии объединить людей — это идея частности человеческой жизни, то есть идея, по сути дела, разъединяющая. Только за это и надо бороться: за ценность человека потому, что он — человек, а не потому, что он — член общества. Что касается лично меня, то мне глубоко противно, что нас постоянно обманывают всех скопом: кто-то ворует у миллионов людей нефть, кто-то — газ, кто-то — металлы и так далее. Когда на вокзале вас обманывает цыганка и забирает десять рублей, это одно. Это не так обидно, потому что она отнеслась к тебе, как к человеку. Но если тебя обманывают как часть всеобщего быдла, вот это — действительно обидно. Поэтому можете считать мою писанину, или, как вы изящно выразились, "журналистику такого рода", борьбой за то, чтобы к человеку относились как к самоценному существу, а не как к части общего целого. А деньги? Конечно, деньги мне нужны. Как и всем. Платят неплохо. Да и работа интересная. Люблю, знаете ли, общаться с разными людьми. Единственный минус — какими бы разными они поначалу ни выглядели, в конце концов большинство оказывается законченными мерзавцами. Вот так-то, — он отвернулся, оперся на каменные перила и стал смотреть на воду.
— Послушайте, — разгневанно сказал Кольцов и нервно дернул головой. — Вы пригласили меня поговорить о деле. Я пришел, но вместо делового разговора вынужден выслушивать всякую ерунду. Давайте конкретно: вы будете печатать эти документы или нет?
— Нет, — не оборачиваясь, ответил Ремизов.
— Почему?
Ремизов повернулся и, глядя Кольцову прямо в глаза, медленно отчеканил: