Ласковый убийца

Звонил Макаев:

— Але, Сережа! Здравствуй! Ты сейчас дома или где-то гуляешь?

— Дома, — ответил Кольцов. — Чего мне гулять?

— Сережа, ты что-нибудь нашел? Какие-нибудь выходы?

Кольцов нахмурился:

— Почти. Я работаю над этим. Сегодня вот встречался с одним человеком… Это, оказывается, не так просто…

— Я понимаю, — согласился Макаев. — Понимаю. Сережа, прошу тебя, завтра будь в офисе пораньше — в девять. Нам надо поговорить. Хорошо?

— Ну конечно, Зива. Я буду вовремя, — с готовностью отозвался Кольцов.

— Ну ладно. Тогда до завтра.

— До завтра.

* * *

На следующее утро, ровно в девять, Макаев переступил порог кольцовского кабинета: подтянутый, чистый и ухоженный. Он сдержанно улыбался. Кольцов поднялся ему навстречу. Они пожали друг другу руки.

— Ну что, с кем ты вчера встречался? — спросил Макаев.

— А, — махнул рукой Кольцов. — Мне сказали, что он — лучший журналист в Москве, а он — козел какой-то. Сначала документы взял, видимо, с кем-то советовался, проверял. А потом — вернул. Позвонил на следующий день. Мы встретились. Говорит, материал интересный, очень правдоподобный, но печатать не буду.

— Как его фамилия? — перебил Макаев.

— Ремизов.

— О-о-о, — Макаев понимающе кивнул. — Я о нем слышал. Довольно известная личность.

— Не знаю, — пробурчал Кольцов, — я газет не читаю.

— Я тоже. Так, просматриваю иногда, — поддержал его Макаев. — Но фамилия Ремизов мне знакома. Так, значит, он вернул тебе документы?

— Да, — кивнул Кольцов. — Вернул и сказал, что печатать не будет, потому что я ему, видите ли, не нравлюсь. Денег требовал. Сто тысяч.

Макаев рассмеялся:

— Ну а ты?

— А я говорю, мол, ты и десяти не стоишь.

Макаев снова улыбнулся:

— Так он же не себя оценивал, а степень твоей заинтересованности. Он размышлял так: раз ты к нему пришел, значит, тебе это нужно. А насколько нужно — это видно по тому, сколько ты готов заплатить. Понимаешь?

— А-а-а, — Кольцову раньше эта мысль в голову не приходила. — Пожалуй, что действительно так. А ведь ты прав, Зива.

Макаев снисходительно усмехнулся:

— Конечно, прав. Он заломил нереальную цену и смотрел за твоей реакцией. И если ты хотя бы на секунду задумался, он сразу догадался, насколько для тебя важно, чтобы этот материал был напечатан. Элементарная психология. Искусство обращения с людьми.

Кольцов сокрушенно покачал головой:

— Точно. А я думал, он торгуется. Просит денег побольше.

— Да ладно, забудь, — Макаев похлопал его по плечу. — Я нашел другой способ. Будь готов: в конце этой недели… Или нет, лучше в начале следующей — поедешь в Питер. Там есть для тебя дело.

Кольцов удивился: поездка в Питер в его планы не входила.

— Надолго? — спросил он.

— Как управишься, — развел руками Макаев. — Дело надо делать, Сережа. Дело — это главное. Ну что, договорились?

— А как же Прокопенко? — забеспокоился Кольцов. — Что ему говорить?

— Ничего не надо ему говорить. Я сам с ним все улажу.

— А что это за дело?

— Я попозже объясню. Сначала мне надо слетать в Грозный, — уклончиво ответил Макаев. — Главное — чтобы ты был готов. Хорошо?

— Ну конечно, — Кольцов понимал, что отказаться он не может: Макаев не просил, а приказывал — просто в мягкой форме, давая тем самым Кольцову возможность сохранить лицо и некую видимость их мнимого равноправия.

— Ну ладно. Я тебе позвоню, когда все окончательно будет ясно. Тогда снова встретимся и все обсудим. А сейчас я поеду, у меня еще дела, — и он вышел: так же стремительно и бесшумно, как и появился.

Кольцов закурил и надолго задумался: если уж ему приходится уезжать из Москвы, то надо использовать это время — с максимальной пользой. Сделать то, что давно пора было сделать. Но — втайне от всех, так, чтобы об этом не знали ни Макаев, ни Прокопенко.

* * *

ЕФИМОВ. НАПИСАНО КАРАНДАШОМ НА ОБОРОТЕ МАШИНОПИСНЫХ ЧЕРНОВИКОВ.

Милая моя! Ты страдаешь раздвоением личности, хотя наверняка этого не замечаешь.

С тех самых пор, когда я впервые тебя увидел, ты существуешь в двух лицах: одна живет с мужем, ходит в магазин, ездит на работу и болтает с подружками, а другая — только моя, всегда рядом со мной и принадлежит только мне.

Я люблю вас обеих. Ты, наверное, удивишься, но я всегда подолгу разговариваю с тобой, выслушиваю твои милые насмешки и остроумные замечания.

Ты всегда естественна, проста и изящна. Твои суждения глубоки и правильны. Мы можем беседовать на любые темы, и нам это никогда не надоедает. Я не знаю других людей, которые бы так подходили друг другу, как мы с тобой. Ты сама это увидишь. Очень скоро.

У тебя прекрасное лицо — такое милое и спокойное. Я никогда специально не всматривался в его черты и, тем не менее, отлично помню изгиб твоих бровей, изумительные закругления маленького розового ушка, ямочки на бледных щеках и слегка скошенный подбородок.

Как это пишут в любовных романах? "Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором предстало ее прекрасное лицо…" Мне не надо закрывать глаза, чтобы вспомнить твое лицо. Оно всегда передо мной. Я смотрю на окружающий мир сквозь твое лицо, и если до сих пор моя жизнь не кажется мне совсем уж невыносимой, то это только благодаря тебе.