Ласточкино гнездо

Пристроившись на каком-то обломке, Матвей Семенович вяло наблюдал за перепалкой жены режиссера с Опалиным и Кешей. Пестрый попугай сидел на плече уполномоченного, который выглядел, как заправский пиратский капитан.

Машина уехала, Тася, плача, вернулась к мужу, бессвязно жалуясь на «мерзавца репортера» и «подлеца шофера», которые ее обидели.

– Я так хотела, чтобы мы уехали! Смотри: все, кто может, бегут… Разве ты не понимаешь, что происходит? Крым проваливается под воду! Он превратится в остров и утонет! Мы погибнем здесь!

Она зарыдала, стала рвать на себе волосы, у нее появились признаки буйства.

Володя не без труда нашел доктора, и тот дал жене режиссера успокоительное, но она тотчас же стала вертеть головой и яростно отплевываться.

– Не хочу! Вы меня травите!

Она попыталась наброситься на врача. Володя и Светляков кинулись к Тасе, схватили ее за руки, но она начала выть и вырываться. Не выдержав, Матвей Семенович встал и пересел подальше, чтобы не видеть этого.

– В конце концов, у меня тоже нервы, – негромко сообщил он попугаю, – однако же я не схожу с ума!

– Матвей Семенович, – дрожащим голосом обратилась к нему Лёка, – как вы думаете, когда все это кончится?

– Когда-нибудь, – уверенно ответил Кауфман. – Непременно! А как же иначе? Все на свете кончается, надо только потерпеть.

Пока киношники обсуждали положение, в котором оказались, в другой части Ялты Валя Дружиловская закончила перетаскивать из частично разрушенного дома нехитрый семейный скарб.

Бабушка, родители и пятеро братьев и сестер помогали ей. В конце улицы горел дом, освещая ночь, как диковинный факел.

Не чувствуя под собой ног от усталости, Валя присела отдохнуть на груду вещей, и тут возле нее резко затормозила черная машина.

Рядом с шофером стоял Сергей Беляев, и что-то такое было в его взгляде, что храбрая обычно Валя затрепетала.

– Тебя… тебя выпустили? – проговорила она с усилием.

– Я сам себя выпустил, – усмехнулся Сергей. – Представляешь, стена камеры рухнула. Ну как упускать такой случай?

Валя поглядела на лица людей, которые сидели с ним в машине, и ей стало не по себе. Каторжные рожи, сказала бы ее старомодная бабушка. Бандит на бандите.

– Так ты… Ты и правда…

– Давай залезай, – сказал Сергей, он же Сеня Царь, протягивая ей руку.

Валя дрогнула.

– Нет. – Она мотнула головой. – Я с тобой не поеду.

– Не поедешь?

Тут только она разглядела у него за поясом револьвер, и то, как легко и привычно лжефотограф взялся за оружие, развеяло ее последние сомнения.

– Я никуда с тобой не поеду, – огрызнулась Валя, – можешь меня убить! Не поеду, и точка!

Ее собеседник скользнул взглядом по ее лицу, уловил, как дрожат ее губы, и негромко, оскорбительно рассмеялся.

– Очень надо… Дура! Живи со своими жалкими стишками и мечтой о принце, который никогда не придет…

Его спутники засвистели, заулюлюкали, и машина, развернувшись, скрылась в ночи. Валя вся разом как-то обмякла и стала вытирать проступивший на лбу пот.

– Кто это был? – крикнула мать, которая пересчитывала и перекладывала уцелевшую фарфоровую посуду, не обращая внимания ни на землетрясение, ни на горевший неподалеку дом.

– А?

– С кем ты только что говорила?

– Так, – ответила Валя, закусив губу. – Ни с кем… – Ее всю еще трясло после недавней беседы.

…Опалин помогал переносить койки с детьми, вышибал заклинившие двери и порой успевал на ходу сочинить для очередного маленького слушателя какое-то подобие сказки.

Выдумывать он не умел, и оттого получалось или странно, или нелепо, но само его присутствие действовало на людей успокаивающе.

Когда стало ясно, что все пациенты покинули здание и находятся в относительной безопасности, он просто повалился на землю и обхватил руками колени.

К нему подошел Стабровский и молча протянул раскрытый портсигар.

Это было, в общем, признаком уважения, потому что доктор слыл человеком с характером и с кем попало папиросами не делился.

Опалин поглядел на Андрея Витольдовича, взял две папиросы и сунул в карман.

– Что-то сейчас не хочется курить… Я потом.

– В городе сильные разрушения? – спросил доктор своим глуховатым, невыразительным голосом.

– Боюсь, что да. Думаю, весь южный берег…

Он не закончил фразу, вспомнив еще об одном месте, где могла понадобиться его помощь.

– Кеша! Как, по-твоему, мы сумеем сейчас проехать в Гурзуф? К Броверманам?

– Если шоссе не завалено, – ответил шофер из темноты.

– Я вам больше не нужен? – спросил Опалин у доктора, поднимаясь на ноги. – Тогда я пойду, попрощаюсь с товарищем.

Он нашел Селиванова в группе больных, которые пережидали стихийное бедствие в саду возле туберкулезного санатория.

– Кажется, землетрясение слабеет, – сказал комбриг и закашлялся.

– Вася, слушай, – начал Опалин, – мне тут надо… В общем, я должен кое-кого навестить и проверить, как они.

Селиванов поглядел на его лицо, понял, что отговаривать Ивана бесполезно, и сказал:

– Ну, езжай… Если что, возвращайся. – Он вздохнул и все-таки решился: – До утра подождать не хочешь?

– Не хочу, – честно ответил Опалин. – Там в доме только калека и старая женщина. И… в общем, я за них беспокоюсь.

– Да? Ну…