Латинская Америка. От конкистадоров до независимости

В целом же университет в Каракасе не смог стать центром культурной жизни, распространения образованности. «Из-за своего догматического характера в религиозном смысле, ограниченного — в социальном и дискриминационного — в расовом революционные философские идеи в университете не могли распространяться. Университет представлял собой учреждение… служившее бастионом самого консервативного колониального мышления», — пишет венесуэльский историк^{168}.

Мигель Хосе Санс, близко знакомый с положением дел в университете накануне провозглашения независимости, писал: «Представляется, что вся наука ограничивается латинской грамматикой, аристотелевой философией, установлениями Юстиниана… да теологией»^{169}.

Стремление передовой части венесуэльского колониального общества к подлинно современному по тем временам образованию находило другие пути. Во второй половине XVIII в. в Венесуэлу, как и в другие колонии в Америке, проникает характерный для «века Просвещения» в Испании тезис о «полезных науках». Так, испанский просветитель Кабаррус призывал к изучению «предметов только точных, полезных и практических». Вслед за ним Ховельянос писал о первоочередной важности «тех наук, которые называют полезными, поскольку именно они способствуют процветанию государств… математики, минералогии и металлургии, экономики». «Без этого, — отмечал испанский просветитель, — никогда не будут совершенствоваться должным образом ни сельское хозяйство, ни ремесла, ни торговые дела»^{170}.

В Венесуэле первые шаги к организации изучения «полезных наук» связаны с именами наиболее образованных военных из испанских или из местных, так называемых «милиционных», войск. Начало изучения математики относится к 1760 г., когда полковник корпуса инженеров Николас де Кастро просил и получил разрешение у губернатора Каракаса на учреждение в своем доме «Академии геометрии и фортификации», где, правда, пополняли свое образование исключительно офицеры. Годом позже Мануэль Сентурион, капитан артиллерии из Ла-Гуайры, организовал «Военную академию математики». В 1808 г. в Каракасе появляется Инженерная школа, где ее основатель полковник Томас Мирес преподавал основы арифметики, алгебры, геометрии, топографии, гражданского строительства, черчения и картографии^{171}.

И, наконец, в самый канун провозглашения независимости возникает Школа мореплавания в Ла-Гуайре. 14 июня 1811 г. «Газета де Каракас» (первое периодическое издание Венесуэлы) напечатала программу занятии школы, а через три дня — уведомление о том, что занятия в ней начнутся 1 июля под руководством лейтенанта флота дона Висенте Паррадо и дона Педро Мариа Иглесиас, которые будут обучать 26 молодых людей три часа утром и три часа днем^{172}.

К XVIII в. относятся первые шаги венесуэльской литературы. Отсутствие печатного дела обусловило тот факт, что первые литературные произведения, появившиеся в Венесуэле, оставались в рукописях и местное общество знакомилось с ними на устраивавшихся в домах местной знати тертулиях, где, помимо музицирования, любительских спектаклей и других развлечений, происходили и литературные чтения. Среди первых литературных произведений венесуэльских авторов следует отметить историко-хроникальную «Историю завоевания и заселения провинции Венесуэла» X. Овьедо-и-Баньоса (1659–1738), анонимную поэму «Эпическая черта» (1743), повествующую об отражении атаки английского флота; описание страны в книге «Зрелище Каракаса и Венесуэлы» францисканского монаха Б. X. Терреро (1735–1802). Идеи Просвещения нашли отражение в сатире В. Салиаса «Война врачей» (начало XIX в.), в драме X. Д. Диаса «Инес», в стихах X. А. Монтенегро, в публицистике М. X. Санса.

Уже в начале XVIII в. в Венесуэле появляются мастера живописи, творчество которых формируется под влиянием испанских традиций и так называемой школы Боготы. В историю венесуэльского искусства вошли такие мастера, как Франсиско Хосе де Ларма-и-Вильегас, именуемый в документах эпохи «маэстро профессор искусства живописи», а также Хуан Педро Лопес, дед Андреса Бельо, зрелые работы которого относятся уже ко второй половине XVIII в. Искусствоведы ценят в многочисленных живописных полотнах Лопеса «грацию, тонкость, выразительность, изящество рисунка, изысканность композиции». Его влияние чувствовалось в работах современных ему мастеров не только Каракаса, но и других городов страны. Хуан Педро Лопес был известен также как скульптор и ювелир.