Лаций. Мир ноэмов

Это было правдой. Она чувствовала это в глубине души. Узы в ее разуме начинали беспокоиться при этой мысли. Тех, кто не желал верить убеждениям, истина Уз силой приводила к правильному решению. Плавтина прочертила в голове причинно-следственную цепочку. Новая раса, очень похожая на Человека, в его жизненном пространстве – это все равно, что приговор. Однако другая часть ее самой считала, что Плавтина все сделала правильно.

– Я желаю Его возвращения. И сделаю все, что в моих силах, чтобы его приблизить. Но сейчас Его нет среди нас. А вот людопсы живут здесь и сейчас, Отон. Я провела с ними немало времени – с их семьями, со щенками. Разве вы к ним ничего не чувствуете? Они вам безразличны?

Все трое переглянулись. Аттик, казалось, нервничал; остальные не дрогнули.

– Конечно же, – ответил Отон, нарочито смягчив тон. – Ведь мы их создали. Мы их не оставим. Но то, что вы говорите… Это значило бы проигнорировать будущую угрозу по той единственной причине, что она еще себя не явила.

– Узы, – возразила Плавтина, – не запрещают нам ничего, что не шло бы против чести и добродетели.

– Все гораздо сложнее.

– Вовсе нет.

Воцарилось неловкое молчание. Им не удавалось друг друга понять.

– Как же вышло, – тихо проговорила она, – что мы разошлись во мнениях по такому вопросу? В прежние времена это было бы невозможно…

– Теперь, – вздохнул Отон, – уже не прежние времена. В наши дни такая разница интерпретаций встречается часто. Вы, моя госпожа, затронули одну из худших проблем, с которыми мы столкнулись.

Его поведение изменилось, словно Плавтина, задев своим вопросом болезненную тему, враз лишила его всякой агрессии. Он пригласил всех следовать за ним, и все четверо уселись на каменных ступенях. Потом, подумав, Отон продолжил разговор:

– Я полагаю, что все это – последствия исчезновения Человека. Цели у нас по-прежнему одни и те же, однако каждый Интеллект применяет Узы по-своему. Может быть, в отсутствии создателя мы не в состоянии правильно расставить приоритеты. Может быть, наша программа предусматривает противоречия в самом крайнем случае – в каком мы и оказались. Я не знаю.

Было и еще одно объяснение. Возможно, Узы имели разный смысл для автомата, состоящего из механизмов и потоков информации, и существа из плоти, такого, как Плавтина. Она об этом подумала, но говорить не стала. Такая перспектива ее тревожила.

– Из-за разной интерпретации Уз, – продолжил он, – возникает множество непримиримых точек зрения. Наше общество уже познало войну. И снова будет воевать. Я вам уже рассказывал о работе, проделанной некоторыми из нас, чтобы освободиться от всяких программных ограничений. В конце концов, на кону окажется жизнь всего эпантропического пространства.

– Ну вот, вы опять за свое, – сказала она. – Вы точно уверены, что не путаете эту ставку с вашей личной славой?

– Если в пути я повстречаю силу и власть, что в этом плохого?

– Я опасаюсь, Отон, что за словами о чести и преданности вы прячете собственные интересы.

– Вы заблуждаетесь. Слава придет за преданностью, а не наоборот.

Она подняла брови. Проконсул проявлял необычайную ловкость, оборачивая всякую ситуацию в свою пользу. И она чувствовала, что была несправедлива, принимая его за пустого болтуна и фанфарона. Отон нес в себе смелость, безразличие к риску, которому он подверг бы и собственную жизнь, и свое положение, если бы чувствовал, что может выиграть что-то большее. Его самомнение не позволило бы ему совершить ничего заурядного. Неудивительно, что он не побоялся оставить Корабль, освободить его ноэмов и даже поселить там людопсов. Он знал себе цену, однако цена эта была совсем не иллюзорной. Плавтина ощущала его воздействие на себе – словно силу, способную притягивать к себе более слабых духом, которых Отон встречал на своем пути.

– Отон, дайте людопсам то, чего они желают, а в обмен разрешите им вернуться к вам на службу.

– Я не могу.

– А ведь они к этому готовы. Вы увидите, то, что они узнали, станет для вас преимуществом. Они полагали, что защищены от всех тревог. Теперь они знают, насколько жесток этот мир. Из них получатся отличные союзники. Вы ведь сами сказали – они верны и преданы.

– Возможно, вы правы. Но я не могу отдать им технологии, необходимые для поддержания их интеллекта.

– Наше вмешательство высчитывается и тщательно контролируется, – подхватил Аттик. – Но что они сами сделают с технологией… я не знаю. Может быть, они ею воспользуются, чтобы превратить себя в высшую расу, и это только увеличит опасность для Человека, а то и для них самих. На том уровне, на котором они находятся, они представляют собой стабильную, бесконфликтную общность. Они улаживают свои разногласия без насилия. И естественно покоряются власти сильнейшего.

Аттик смотрел на нее глазами побитой собаки. Он, наверное, целые века раздумывал над этим вопросом.

– Разве не существует способа удержать их на сегодняшнем уровне?

– Я таким способом не владею. Медицинская наука пришла в упадок со времен Гекатомбы. Мы сосредоточили усилия в других научных областях. Некоторые методики были утрачены…