Латунный город

Когда они достигли центра Тохаристанского сектора, облака успели затянуть все небо, спрятав луну и сделав воздух туманным от измороси. Но погода ничуть не мешала толпам гуляк и поздних покупателей. Детишки играли в догонялки, носились в толпе, бегали за наколдованными из дыма зверушками, а их родители шушукались под металлическими навесами, поспешно поднятыми для защиты от дождя. Капли стучали о медную поверхность, и эхо отражалось по всему сектору. В закрытых стеклянных сферах с заколдованными огнями, висящих у входов в магазины, отражались лужи и пестрая круговерть на многолюдной улице.

Али увернулся от двоих джиннов, торговавшихся за блестящий золотой фрукт. Самаркандское яблоко, догадался Али. Многие джинны уверяли, что один укус оказывает такой же эффект, как прикосновение Нахида. Али слабо владел тохаристанским, но он распознал мольбу в голосе потенциального покупателя. Он обернулся. Лицо мужчины было покрыто ржавой коростой, а к его левой руке была приделана культя.

Али содрогнулся. Отравление железом. Это не было большой редкостью, особенно среди путешественников, которые могли испить воды из ручья, не зная, что в его берегах высокое содержание опасного металла. Железо накапливалось в крови годами и наносило свой удар сокрушительно и без предупреждения, приводя к атрофии конечностей и кожи. Скоротечное и смертельное заболевание, однако, легко излечивалось одним-единственным визитом к Нахидам.

Только никаких Нахид больше не было. И яблоко не поможет этому несчастному, как не поможет ни одно другое «проверенное средство», которые впаривали беспринципные аферисты джиннам в безвыходном положении. Ничто не могло заменить целителя-Нахида. Но об этой жестокой правде слишком многие, включая Али, старались не думать. Он отвел глаза.

Раздался гром, далекий-предалекий. Наверное, за завесой города, скрывающей их от людей, бушевал ураган. Али смотрел себе под ноги, прячась и от дождя, и от любопытных взглядов прохожих. Пусть на нем и не было униформы, но рост и королевское убранство выдавали его с головой, и смущенные прохожие бормотали слова приветствия и торопливо кланялись ему.

Дойдя до развилки в конце центральной улицы, Али увидел внушительный монумент, в два его роста высотой, из истертого песчаника, очертаниями примерно напоминающий продолговатое корыто – вроде лодки, поставленной на корму. Верхушка уже начала осыпаться, но, проходя мимо, Али заметил свежие благовония у основания корыта. Внутри горела небольшая лампа, отбрасывая дрожащий свет на длинный список имен, начертанных по-тохаристански.

Мемориал Кви-Цзы. Али похолодел от напоминания о том, какая скверная доля выпала этому городу. Руке какого Афшина принадлежало это вопиющее зверство? Арташу? Или Дарая-вахаушу? Али нахмурился, припоминая уроки истории. Ну конечно, Дараявахаушу. Именно после Кви-Цзы он и получил прозвище «Бич». Этот дьявол хорошо постарался, чтобы не посрамить свое прозвище, судя по бесчинствам, которые он творил в период своего восстания.

Али бросил на мемориал последний взгляд. Внутри лежали свежие цветы, и это его не удивляло. У их народа была крепкая память, и то, что случилось с Кви-Цзы, было не так просто позабыть.

Рашид остановился у скромного двухэтажного здания. Оно производило безрадостное впечатление: черепица на крыше потрескалась и заросла черной плесенью, а у входа стояли увядшие растения в разбитых горшках.

Его секретарь негромко постучал. Открыла молодая женщина – у нее были глаза тохаристанских джиннов и кожа Аяанле. Она устало улыбнулась, увидев Рашида, но улыбка сползла с ее лица, как только она заметила Али.

Она согнулась в поклоне.

– Принц Ализейд! Я… мир вашему дому, – выпалила она на джиннском с сильно выраженным говором, характерным для рабочего класса Дэвабада.

– Ты можешь звать его каидом. По крайней мере, сейчас, – поправил Рашид с легкой иронией в голосе. – Ты нас пропустишь, сестра?

– Конечно. – Она открыла дверь шире. – Я заварю чаю.

– Спасибо. И, будь добра, передай сестре Фатуме, что мы пришли. Мы будем в доме. Я хочу кое-что показать каиду.

В самом деле? Заинтригованный, Али молча пошел за Рашидом по темному коридору. В приюте было чисто, стоптанные полы были тщательно вымыты, но вокруг царила разруха. С протекающей крыши капала в кастрюли вода, книги, аккуратно составленные в небольшой классной комнате, покрылись плесенью. Редкие игрушки, которые попадались ему на глаза, наводили уныние: шахматные фигурки, вырезанные из костей животных, заштопанные куклы, один тряпичный мячик.

Они повернули за угол, и Али услышал жуткий кашель. Он повернулся на звук. Было темно, но в тени он увидел фигуру старой женщины. Она поддерживала худосочного мальчика, лежащего на выцветшей подушке. Мальчик снова зашелся кашлем, и хрип смешался со сдавленными всхлипами.

Старуха погладила мальчика по спине, пока тот пытался отдышаться.

– Вот так, милый, – услышал Али ее мягкий голос.

Мальчик закашлялся, и она приложила к его губам платок. Потом поднесла ко рту чашку, от которой поднимался пар.