Лавка древностей

Но вот снова в дорогу — на первых порах во всем теле свежесть, бодрость, а потом веки сами собой начинают слипаться, и вдруг, очнувшись от крепкого сна, слышишь цоканье подков, и мимо, точно комета, пролетает дилижанс с яркими фонарями, с кондуктором, ставшим во весь рост, чтобы размять затекшие ноги, и джентльменом в меховом картузе, который испуганно открывает глаза и дико озирается по сторонам. Остановка у заставы; сборщик давно снят, к нему стучат, и, наконец, из чердачного окошка, где еле мерцает огонек, доносится его голос, приглушенный одеялами, и вскоре он спускается вниз, озябшие, в ночном колпаке, и поднимает шлагбаум, высказывая искреннее желание, чтобы фургоны появлялись на дорогах только днем. Пронизывающий холодом час между ночью и утром — далекий просвет в небе растет, расползается вширь, из серого становится белым, из белого желтым, из желтого пламеннокрасным. Приходит день, веселый, полный жизни, — люди за плугом среди пашен, птицы на деревьях и живой изгороди, мальчишки, распугивающие их трещотками. А вот и город — рынки кишат народом, двор гостиницы уставлен двуколками и шарабанами, торговцы стоят в дверях своих лавок, барышники водят напоказ лошадей по улицам, свиньи с хрюканьем копаются в грязи, — глядишь, какая-нибудь сорвется с привязи и, волоча за собой веревку, лезет в чистенькую аптеку, откуда мальчик ученик гонит ее метлой, ночной дилижанс меняет упряжку пассажиры такие страшилища, с трехмесячной щетиной, ухитрившейся вырасти за одну ночь, прозябшие, хмурые, ничем на них не угодишь, а кучер кажется рядом с ними писаным красавцем, такой он приглаженный, чистенький, все на нем с иголочки. Суматоха, беготня, столько всяких неожиданностей! Какое счастье совершить такое восхитительное путешествие в фургоне!

Время от времени Нелл слезала и одну-две мили шла пешком, уступая место деду, а то и учителю, когда ей удавалось уговорить его хоть немножко отдохнуть. Так они добрались до большого города, куда шел фургон, и провели там ночь. Утром учитель вывел их на улицу, где стояла высокая церковь, а за ней тянулись старые дома из плитняка, укрепленные потемневшими балками, пересекающими одна другую, что придавало этим строениям причудливый вид и подчеркивало их древность. Двери везде были низкие, сводчатые, с дубовыми порталами и резными скамьями, на которых обитатели этих домишек когда-то сиживали в летних сумерках. Окна со свинцовым переплетом, выложенным мелкими ромбами, будто подмигивали прохожим, подслеповато щурясь на свету. Путники давно оставили позади дымящие трубы и горны и только в двух-трех местах видели фабрики, которые, точно огнедышащие вулканы, губили все вокруг себя. Пройдя город, они снова очутились среди полей и лугов и начали приближаться к цели своего путешествия.

Однако до нее оставалось еще порядочно, и им пришлось провести вторую ночь в дороге. Правда, особой необходимости в этом не было, но за несколько миль до деревни учитель вдруг забеспокоился и сказал, что новому причетнику не подобает показываться на людях в пыльных сапогах и смявшемся за дорогу платье. И вот, наконец, ясным осенним утром они подошли к месту, где ему была предложена такая высокая должность, и стали издали любоваться здешними красотами.

— Смотрите, вон церковь! — проговорил вполголоса восхищенный учитель. — И надо полагать, старый дом рядом с ней — это школа. Жить среди такой благодати да еще получать тридцать пять фунтов в год!

Они восторгались всем — замшелой папертью старой церкви, стрельчатыми окнами, древними могильными плитами на зеленом кладбище, ветхой колокольней и даже флюгером; восторгались темными соломенными крышами коттеджей, ферм и надворных построек, которые выглядывали из-за деревьев, речкой, струившейся вдали у водяной мельницы, цепью валлийских гор, синеющих на горизонте. Вот о таком уголке и тосковала девочка в мрачном, убогом логове труда. Засыпая на ложе из золы и видя на своем пути одну нищету, одни ужасы, она не переставала рисовать себе мысленно места, почти такие же прекрасные, — но по мере того как надежда увидеть их покидала ее, эти картины начинали таять, расплываться смутным пятном, и все же, исчезая, они становились ей еще милее, еще желаннее.

— Я с вами расстанусь ненадолго, — сказал, наконец, учитель, нарушив их благоговейное молчание. — Мне надо отнести письмо, а кстати и расспросить обо всем. Куда же вас отвести? Может, вон в ту маленькую гостиницу?

— Нет, здесь тоже хорошо, — ответила Нелл. — Калитка открыта. Мы подождем вас у церкви.

— Что ж, ты выбрала прекрасное местечко! — С этими словами учитель подошел к паперти, снял с плеч свою котомку и положил ее на каменную скамью. — Ждите меня с хорошими вестями, а я не задержусь.

И, надев пару новеньких перчаток, которые всю дорогу пролежали у него в кармане, завернутые в бумагу, учитель быстро зашагал прочь, взволнованный и довольный.