Лавка дурных снов

– Ты подсудил эту пробежку, огородник ты гребаный! – заорал я. – Поленился, черт, задом протрясти за спорным мячом, а теперь вот записал себе засчитанную пробежку! Засунь себе ее в задницу! Может, там заодно и очки свои найдешь!

Болельщики пришли в восторг. А Хай Вендерс – нет. Он указал на меня, потом резко ткнул большим пальцем через плечо и ушел. Болельщики принялись улюлюкать и размахивать плакатами «ДОРОГА ЗАКРЫТА». На поле полетели пустые бутылки, стаканы и недоеденные бутерброды. Просто цирк какой-то.

– Куда намылился, толстозадый, слепой, неповоротливый урод?! – завизжал я и бросился за ним. Кто-то со скамейки запасных успел схватить меня прежде, чем я достал Вендерса, что я собирался сделать на полном серьезе. Я совсем съехал с тормозов.

Трибуны принялись скандировать:

– У-БЕЙ СУ-ДЬЮ! У-БЕЙ СУ-ДЬЮ! У-БЕЙ СУ-ДЬЮ!

Я никогда этого не забуду, потому что они так же скандировали: «БЛО-КА-ДА! БЛО-КА-ДА!»

– Будь здесь твоя мамаша, она бы спустила с тебя синие штаны и отхлестала бы как следует, огородник ты безглазый! – взревел я, после чего меня утащили на скамейку запасных. Ганзи Берджесс, наш главный подающий, вышел менеджером на последние три иннинга этого адского шоу. А в завершающих двух еще и питчером стоял. В архивах это, наверное, есть. Если от той жуткой весны остались хоть какие-то протоколы встреч.

Последнее, что я увидел, уходя с поля, – это Дэнни Дузена и Билли «Блокаду», стоявших на траве между домашней базой и питчерской горкой. Парень засунул маску под мышку. Ду что-то шептал ему на ухо. Парень слушал – он ведь всегда прислушивался к словам Ду, – но смотрел он на трибуны, где сорок тысяч зрителей – мужчин, женщин и детей – ревели:

– У-БЕЙ СУ-ДЬЮ! У-БЕЙ СУ-ДЬЮ! У-БЕЙ СУ-ДЬЮ!

Посреди коридора между скамейкой запасных и раздевалкой стояла корзина с мячами. Я пнул ее, и мячи разлетелись во все стороны. Если бы я поскользнулся на одном из них и шлепнулся на задницу, это стало бы великолепным финалом великолепного, чтоб его, игрового дня.

В раздевалке я увидел Джо, сидевшего на скамейке рядом с душевыми. Выглядел он на семьдесят вместо своих пятидесяти. С ним были еще трое мужчин. Двое в полицейской форме. Третий в костюме, но стоило взглянуть на его суровую пунцовую физиономию, как я сразу понял, что он тоже из полиции.

– Игра закончилась пораньше? – спросил он меня. Он сидел на складном стуле, широко расставив ноги, отчего ткань брюк туго обтянула его бедра. Полицейские в форме пристроились на скамейке напротив шкафчиков.

– Только для меня, – ответил я. Я еще не успел остыть и поэтому не обратил особого внимания на полицию. Повернулся к Джо и продолжил: – Этот гребаный Вендерс удалил меня. Извини, кэп, но там было явное вмешательство, и этот ленивый гад…

– Это не имеет значения, – произнес Джо. – Игру не засчитают. Сдается мне, что все наши встречи не засчитают. Кервин, конечно, подаст апелляцию комиссару Лиги, но…

– Ты это о чем? – спросил я.

Джо вздохнул. Потом посмотрел на полицейского в штатском.

– Расскажите лучше вы, детектив Ломбардацци, – сказал он. – Я не смогу.

– А ему нужно знать? – спросил Ломбардацци. Он смотрел на меня, как на какое-то диковинное насекомое. Только этого взгляда мне и не хватало, но я промолчал. Потому что знал: трое полицейских, включая детектива, не явятся в раздевалку бейсбольной команды Главной лиги, если не случится что-то чертовски серьезное.

– Если хотите, чтобы он придержал остальных ребят, пока вы будете забирать Блейкли, думаю, надо обрисовать ему общую картину, – ответил Джо.

Сверху донесся крик болельщиков, потом стон, сменившийся овацией. Никто из нас не обратил внимания на конец бейсбольной карьеры Дэнни Дузена. Крик раздался, когда ему в лоб попал мяч, пущенный Ларри Доби. Стон – когда Ду упал на питчерскую горку. А овация – когда он поднялся и жестами показал, что с ним все в порядке. Что было совсем не так, однако он подавал и в конце шестого иннинга, и весь седьмой. Да и бегал тоже. Ганзи заставил его уйти с поля перед восьмым иннингом, увидев, что Ду шатало из стороны в сторону. Дэнни настаивал, что он в полном порядке, а раздувавшаяся у него над левой бровью лиловая шишка размером с гусиное яйцо – так, ничего особенного, случалось и похуже. Билли поддакивал: ничего страшного, ничего страшного. Маленький сэр Эхо. Мы в раздевалке ничего этого не знали, как и Дузен не ведал, что получил самую серьезную травму за всю карьеру. Правда, раньше ему мозги не повреждали.

– Его зовут не Блейкли, – говорит Ломбардацци. – Его настоящее имя – Юджин Кацанис.

– Каца… что? А где тогда Блейкли?