Сколько раз я мечтал, раскинув руки, взмыть в воздух, как птица или как ангел; сколько раз я мечтал хоть на мгновение оказаться высоко наверху, там, где тебя никто не сможет обидеть, где тебя не настигнет ни ореховая трость Румпоша, ни родительская брань, даже голод или жажда, где у тебя только и есть дела, что вбирать в себя все видимое сверху, чтобы, спустившись на землю, рассказать обо всем увиденном остальным и тем пробудить их устремления. Но теперь я увидел, что, когда Рихард был совсем
А потом выдалась ненастная осенняя ночь, и на мельнице был сам средний мельник, и пришла буря и уперлась головой и плечами в мельницу и обломала у нее два крыла. Крылья пролетели по воздуху примерно сто метров и приземлились среди пустоши. Вот это было
На другой день — полная благодать, голубая осенняя дымка висит над землей, стаи скворцов носятся над пустошью, а босдомцы идут поглядеть на улетевшие мельничные крылья, дома остаются только самые старые, они уже повидали такое на своем веку. «Это было тада, када был другой кайзер, не нонешний». До стариков, оказывается, еще не дошло, что теперь вообще нет никакого кайзера.
Учитель Румпош выводит класс на прогулку за двести метров от школы, к Мельничной горе. На примере улетевших крыльев он решил продемонстрировать нам мощь центробежной силы. Как и все отрицательное в мире, полет мельничных крыльев имеет свою положительную сторону. Не будь его, Румпошу, может, и в голову бы не пришло рассказывать нам про центробежную силу. С того дня, в какой бы точке земного шара мне ни привелось столкнуться с проявлениями центробежной силы, я могу многозначительно покачать головой и произнести следующее: «Да-да, как же, как же, центробежная сила», — повергая людей в изумление широтой своего образования.
Улетевшие крылья вносят неразбериху в общественную жизнь Босдома. Семейство мельников намерено обновить крылья лишь после зимы. Во всем Босдоме не найдется помещения достаточных размеров, чтобы в нем можно было изготовить новые крылья, даже полевой склад шахты
Старый мельник прикусывает верхними зубами свою бороденку, потом широко разевает рот и горланит:
— Слабаки остались на свете, одни слабаки!
В былые времена он сам ладил крылья с двумя-тремя помощниками.
«Тогда были другие времена», — гласит ответ.
Уже и тогда все сваливали на времена, хотя менялись не времена, а люди.
Итак, ветряная мельница простоит в бездействии всю зиму и половину весны, не принося дохода. Средний мельник убежден, что этого не переживет. Правда, нужда ему, видит бог, не грозит, он кормит себя, своих сыновей и своих стариков, но его донимает ужасная бережливость, называемая также скупостью. Он, к примеру, никуда не выезжает без особого ведра, которое привязывает под телегой. Едва его лошадь насыплет кучку яблок, он останавливается и сгребает навоз в ведро. «А то лошадь без толку рассыпет все почем зря, если за ей не приглядеть».
Мельниковы сыновья, говоря о родителях, называют их «нашенские». Мать у них «нашенская», отец «нашенский».
— Нашенский нарочно согнется в три погибели, когда будет помирать, — говорит мельников Густав, — чтобы евойный гроб был покороче и подешевле.
Густав у них в семье все равно как паршивая овца. Его нельзя приспособить ни к пекарне, ни к мельнице, ни к полеводству. Старый мельник и средний мельник барабанят словами по его голове. Густав должен помочь старику сажать плодовые деревья, а он стоит, глядит в небо и насвистывает.
— Не будешь стараться, пойдешь с мешком за Мельничную гору, вон как те! — И мельник кивает в сторону шахтеров, идущих на смену.
А Густаву все едино. Душа Густава тяготеет к музыке. Он хочет обзавестись мандолиной. У его отца в платяном шкафу, на верхней полке, где лежит дедушкина церковная шляпа, стоят три ящика из-под сигар, полные денег.
— Вот эдакая прорва денег! Но поди скажи нашенскому, чтоб он купил мандолину! Да он небось и не знает, что это за штука такая.