В Босдом проникает все больше велосипедов. Прежде всего они позарез нужны тем шахтерам, которые живут за два-три села от шахты
Потом желание обзавестись велосипедом просыпается и у женщин. Сперва у шахтерских жен, потом у бедняцких, и они тоже не один вечер проводят в поисках времени, которое должны были выиграть с помощью велосипеда, но освободиться раньше обычного так и не могут, дети по-прежнему изводят их своими капризами.
— Лисапеды пришли, потому как ихнее время пришло, — изречет дядя Филе десять лет спустя. Он, без сомнения, вычитал эту премудрость в какой-нибудь псевдонаучной статье. — Лисапеды, — говорит дядя Филе, — должны были свое отбегать, чтоб нам перейти к мотоциклам. — Ну совсем как мы нынче говорим: пушечные ядра были необходимы, чтобы мы смогли перейти от пушек к ракетам. Впрочем, нам
У записных ораторов есть излюбленные выражения, которые с необычайной скоростью расходятся по всему свету. Кому из нас не доводилось слышать об
Женщины, которые ездят к матери за покупками на велосипеде, почти бесшумно плывут над землей, лишь их юбки да велосипедные спицы чуть слышно посвистывают; женщины нажимают ногой на тормоз, спрыгивают, прислоняют велосипед к стене как раз под общинным почтовым ящиком, и вот они уже стоят перед вами, а всего лишь пять минут назад были на другом конце села.
Удивительные приемы велосипедисток пробуждают в моей матери неясные мечты. Почему бы и ей не скользить над поверхностью земли — бесшумно, как ласточка перед грозой? Чем она хуже других? Разве она не собиралась в свое время стать
Время от времени у нас дома вспыхивают скандалы, возбудителем которых выступает отнюдь не мой дедушка. Поводом для скандалов служит то, что нынче принято называть изучением спроса. В субботу отец спрашивает у матери: сколько тебе надо булочек, сколько плюшек, сколько пирожных? А откуда матери это знать? Пожелания покупателей, как и все на свете, меняются от раза к разу: в одну субботу остаются нераспроданные булочки и плюшки, в другую их не хватает. Если залежатся пирожные, моя превосходная мать с ними справится, но булочки и плюшки черствеют, их приходится продавать за полцены, вот и готов семейный скандал, слово за слово, слово за слово, и вдруг мать заявляет, что с нее довольно, она хочет уйти навсегда. Она действительно уходит на ночь глядя, и все думают: ну, это она не всерьез, но мать не возвращается, мать решила поднатужиться, она ковыляет по сливовой аллее до выселков, где живут Цетчи, чтобы выплакаться на груди у тети Маги. Тетя Маги ее уговаривает, она хорошо знает отца, ей случалось с ним поспорить, когда они были детьми.
— Но потом мы завсегда мирились, — заверяет тетя Маги, — и вы помиритесь тоже.
— Мене любопытно, станет он мене искать или нет, — говорит мать, но проходит полночи, а отец ее не ищет, потому что он не знает, где она есть.
— Детей небось искупать забудут, — волнуется мать и просит дядю Эрнста запрячь Лысуху и отвезти ее домой. Второй раз она со своими мозолями такой конец не одолеет.
Упорно желая приобрести велосипед с освещением, с карбидной лампой, мать, возможно, представляет себе такие вот ситуации. Возможно, ей кажется, что, если она среди ночи покинет отца и уедет в Гродок к одной из своих кумпанок, это будет выглядеть гораздо эффектнее. Возможно, там она встретит больше понимания, когда будет жаловаться на отца. Тетя Маги, как ни крути, по-родственному пристрастна.