Лавка

Дедушка тем временем закупает листовой табак, но в первую очередь свой горький чай из исландского мха, после чего наносит визит Шветашу и Зайделю — фирме-поставщику. Не забывайте, что дедушка снова выправил себе патент на коммерсанта! Да, да, не забывайте, ибо по воскресеньям или вообще когда ему заблагорассудится дедушка занимается торговлей, продает чаще всего костюмную ткань деревенским парням. У стекольных и горняцких подмастерьев завелся легкомысленный обычай каждые два-три года справлять себе новый костюм в соответствии с требованиями моды. Дедушка без устали восхваляет эту моду, потому что она приносит ему доход, хотя сам он за все время, что я его знаю, не справил себе ни одного костюма. Крестьянская беднота старой закваски всю жизнь обходилась двумя костюмами, во-первых, тем, что носили до свадьбы, а во-вторых, тем, что справили к свадьбе, разве что человек со временем растолстеет, но с чего бы ему толстеть?

Фабрика Шветаша и Зайделя раскинулась вдоль одного из рукавов Шпрее, именуемого в народе Молотковая лужа. Если в глазах матери лавка Штерца является эталоном торгового предприятия, то для дедушки фирма Шветаш и Зайдель — образец богатства и счастливой жизни.

Дедушка набирает там образцы новых материй, новых десайнов, как он выражается. Обслуживает его господин Зайдель, который выполняет в этой фирме роль прислуги за все. У господина Зайделя красный нос и вокруг носа тоже краснота. Дедушка утверждает, будто у господина Зайделя есть нюх на моду, и, хотя дедушка мало к кому испытывает почтение, советы господина Зайделя он принимает на веру.

— Нынче в моде клетка! — провозглашает господин Зайдель. — И не только клетчатые костюмы, но и пальто тоже. Рисунок «цирк», ткань отлично продается.

«Все равно как для карнавала, — думает дедушка, — но молодые-то стекольщики, поди, знают, какая нынче мода».

Входит господин Шветаш и раскланивается с дедушкой. У Шветаша короткая шея, волосы торчком, ни дать ни взять еж в парадном костюме. Дедушка неслыханно горд. Как к нему относится пастор, учитель или коммивояжеры, ему наплевать, но «коли-ежели Шветаш меня уважает, это для меня большая честь. Он мог и не вылезать из своёй стеклянной будки, а вот вылез же, как увидел, что я тут, — похваляется дедушка дома. — Вылез и говорит, Кулька, говорит, я себе автонобиль купил. Мог бы и не говорить, но мы с ним все равно как друзья».

Да, господин Шветаш добыл автомобиль и сбыл выездных лошадей. Осталась повозка, шестиместная охотничья повозка. Господину Кульке или его почтенному зятю она случайно не нужна?!

Говорят, у каждого человека есть слабое место, говорят, у некоторых есть даже два или три слабых места. Так вот, слабое место дедушки — это фирма Шветаш и Зайдель. А тут не кто иной, как сам господин Шветаш предлагает господину Маттеусу Кульке свою повозку. «Потому как он ее первому встречному не доверит», — выхваляется потом дедушка перед бабусенькой.

Господин Зайдель охотно проводит дедушку в каретный сарай, чтобы продемонстрировать ему повозку — по распоряжению господина Шветаша. Но дедушка великодушно отказывается от этого предложения. Незачем ему глядеть на карету, господин Шветаш в жизни не предложит ему старую и облезлую. Вот малость бы времени на размышление, если можно… Времени? Разумеется! Хоть месяц, хоть дольше, если дедушка пожелает. А чтобы как-то скрасить это время и сделать его подоходнее, господин Шветаш предлагает дедушке материи с небольшими ткацкими изъянами, материи по исключительной, неповторимой цене, которую при продаже можно без труда превратить во вполне разумную цену.

«Шветаш знает, кому это предлагать», — выхваляется дедушка. Мужчине нужно, чтобы им восхищались, но за недостатком желающих он готов довольствоваться тем восхищением, которое в состоянии изобразить его жена. Бабусенька-полторусенька привычно кивает в такт дедушкиным словам, но тот, кто хорошо изучил ее повадки, поймет, что она думает о своем, к примеру о том, положила она синьку, когда замачивала белье, или не положила. Поразмыслив, она приходит к выводу, что положила, а ее кивки, которые дедушка относит на свой счет, касаются синьки. Белье, синька и карета Шветаша имели возможность хотя бы раз в жизни, хотя бы абстрактно встретиться, но, поскольку бабусенька не слушала, встреча так и не состоялась.

Батюшки, куда это нас занесло, мы ведь еще не управились с рождественскими закупками в Гродке. И дедушке надо борзиться. (Так говорят у нас, когда кому-то надо поторапливаться. Тут уж я ничего не могу поделать. Если, говоря о своем дедушке, я скажу: он торопился, не исключено, что, когда я в очередной раз приеду к нему на могилу, из плюща высунется грозящий палец и до меня с порывом ветра донесется дедушкин голос: «Отродясь я не торопился, и с чего это ты так ломаешься».)

Дедушка бродит по улицам и переулкам Гродка, он ищет мою мать. Углядев ее через витрину, он распахивает дверь и кричит:

— А ну, Ленка, давай борзей, не то скоро темнеть начнет.