Лавка

Лишь дожив до двадцати лет, я понял, какие силы пустила в ход баба Майка, чтобы узнать, каким разговором смутил дедушка мою душу. Я был твердо убежден, что сам ей ничего не рассказывал, но бывают, как говорится, и ошибочные убеждения.

В эту пору школа становится для меня тем местом, где я, щуплый лаузицкий заморыш, могу хоть немного поднять голову. На уроках немецкого мне разрешено отложить в сторону Бранденбургскую хрестоматию. Впрочем, я и без того знаю ее наизусть. Я теперь старшая ступень, и мы, стоящие на этой ступени, получаем для чтения книги, в которых содержится одна-единственная история, романы, другими словами. К примеру, история про Всадника на белом коне. Вы уже знаете, верховая езда всегда меня занимала. Чтобы никто не мешал, я забираюсь с новым учебником на сеновал, начинаю там читать, и вот уже я как безумный скачу по защитным дамбам вдоль берега Северного моря.

Два дня с обеда до вечера на сеновале, и содержание Всадника переходит в мой литературный багаж. Северное море, дамбы, намывной грунт образуют у меня внутри заповедный уголок, куда я могу скрыться, если меня начинает донимать то, что я знаю про своих родителей, или просто когда вспыхивает очередной семейный скандал. Но все это ненадолго, благотворное действие Всадника улетучивается, едва мы принимаемся вместе с Румпошем проходить эту историю страница за страницей. Читаешь — и радуешься, проходишь — и с души воротит. Что значит «проходить»? Это значит разрубить историю на части, пока не пойдет кровь из множества ран; «проходить» — это значит: к завтрему прочитать Всадника на белом коне с первой страницы по десятую. На другой день — новое задание: к послезавтрему с десятой по двадцатую. Между тем и другим заданием с тебя требуют:

— Расскажи нам, что ты прочитал.

Мы косноязычно отвечаем:

— А потом они сидели в комнаты и рассказывались.

Стоп, промежуточный вопрос Румпоша:

— Кем он поначалу, ну этот, как его звали?..

— Хауке Хайен! — выкрикивает одна девочка.

— Верно, значит, кем Хауке Хайен поначалу нанялся к смотрителю дамбы?

Мы всем классом гадаем, и наконец одного из нас осеняет:

— Молодой Хауке сперва нанялся к смотрителю дамбы младшим работником.

В дальнейшем нас заставляют ответить на вопрос, какой характер был у Хауке Хайена. Большинство из нас вообще не знают, что такое характер. Я же припоминаю, как Американка говорила однажды про укушенного собакой дядю Франца: «У него был очень мягкий характер».

Мы должны также определить характер старшего работника и характер смотрителя дамбы: Всадник на белом коне превращается в загадочную картинку, на которой где только можно запрятаны характеры, и мы должны их отыскивать.

После характеров нам велят отыскивать мотивы. Румпошу действительно приходится для начала объяснить нам это слово, до сих пор мы знали только локомотивы. Короче, Румпош объясняет нам значение слова, но мы все равно не можем понять, зачем нужно спрашивать про мотивы, неужели нельзя спросить по-человечески: почему он так сделал?

Почему Хауке Хайен непременно хотел соорудить новую дамбу? Так мы переходим к экономическому аспекту повести, а от него — к политическому, под конец создается впечатление, будто этот Теодор, этот Шторм написал свою повесть исключительно из экономических и политических соображений.

Вот таким манером, каждый раз по десять страниц, мы трижды проходим Всадника, хотим мы того или нет. Когда мы начинаем проходить повесть Шторма по четвертому разу, я считаю для себя возможным уклониться от заданной темы и описываю в домашнем сочинении характер самого коня.

Уже при втором прочесывании повести я заметил, что с конем не все ладно. Я согласен, что при покупке Хауке действовал вполне разумно, когда заглянул этому доходяге в зубы, чтобы определить его возраст, но что тем не менее Хауке не слишком разбирался в лошадях, поскольку утверждал, будто его лошадь смотрит на него, заглядывает ему в глаза и вообще его обожает. Такой лошади, пишу я в своем сочинении, лично мне ни разу не доводилось видеть, ни на одной конской ярмарке и вообще нигде; глядеть хозяину в глаза могут только собаки, но никак не лошади.

Мое опровержение вызывает у Румпоша растерянность. А сознаю ли я, спрашивает он меня, что за фигурой Хауке Хайена скрывается сам рассказчик, писатель, стало быть.

— Сознаю, — мой ответ.

— Ну так вот, раз автор правильно изобразил покупку лошади, значит, он должен разбираться в лошадях, ведь не мог же он в описании характера лошади быть менее сведущим, чем в описании покупки.