Лавка

— Где хочу, там и пью — без всякой вашей процессии, — говорит Карле Наконц и, взмахнув бутылкой, выпивает ее прямо в лавке.

Тогда Бубнерка жалуется на мать, что у нее шахтеры пьют прямо в лавке. Жалоба поступает к нашему партнеру по картам учителю Румпошу. Румпош отправляется к нам. По дороге он из учителя превращается в окружного голову, выпячивает грудь, вскидывает подбородок, одним словом, превращается. «На вас поступила жалоба», — говорит он и выкатывает глаза из-под бровей. «Жалоба» в ушах моей матери звучит так, словно ей кто-нибудь сказал: «А у вас обнаружены вши». Она начинает дрожать всем телом и пускает в ход свое третье по силе оружие — она разражается слезами и, рыдая, ведет начальство в гостиную. Чтобы никто не знал, что на нас подали жалобу, даже Ханка — и та нет.

В гостиной мать прибегает ко второму по силе оружию, каковым является возглас: «Вот уж не думала не гадала».

На помощь кличут отца, и тут мать пускает в ход самое сильное оружие: она падает и умирает, во всяком случае на несколько секунд, а Румпош, конечно, думает: «Батюшки, что я наделал!» — и примирительно говорит отцу:

— У себя на квартире вы можете торговать распивочно сколько себе захочете, а здесь, — и он заговорщически подмигивает, — здесь вы можете даже жандарму поднесть, если он будет чем недоволен.

Тут моя мать с протяжным вздохом возвращается к жизни и, взбодрившись, бежит в погреб за пивом, и Румпош осушает целых три бутылки и говорит на прощанье:

— Лично я не обнаружил, чтоб в лавке пили пиво. Напрасно жалобу и подавали-то. Мне ихние жалобы не указ.

Поддавали жалобу? Интересно, как это делают? Вот управляющий имением Брудеритч на днях так наподдал своей жене, что она три дня пролежала в постели. Дедушка так наподдал жуку-рогачу, что тот даже потерял одну клешню.

— А ты почему такая подавленная? — спрашивает мать бабусеньку-полторусеньку, которая молча шмыгает по дому с мрачным видом, потому что дядя Филе пришел домой без получки.

А Щуцканов Пауле наподдал барабанными палочками кларнетисту Койнову Эрнсту, потому что Эрнст сманил у него жену.

Кстати, а как она выглядит, эта жалоба, почему она не указ? Школьная указка, так та, например, из дерева.

— Жалоба — это просто такой клочок бумаги, и вся недолга, — говорит дедушка.

Отныне мать переправляет шахтеров, которые желают выпить свое пиво под нашей крышей, в старую пекарню.

— Неуж здесь хуже сидеть, чем где? — говорит мать.

Шахтеры поворачиваются и читают: «Матушка-рож кормит всех сплошь», «Матушка-рож кормит всех сплошь», и еще поворачиваются и читают, и читают, и поворачиваются.

Малость погодя они сидят на ступеньках лестницы все равно как в театре, один смотрит в затылок другому, и Вильмко Коалл вдруг говорит:

— Не-а, на фиг мне эта лестница, ни тебе поговорить, ни что.

Он соскальзывает со ступенек, глядит через дырочку в лавку, видит там женщин, которые пришли за покупками, и не успевает мать вымолвить хоть звук, как пивохлебы уже снова в лавке.

И вот однажды приезжает жандарм и прислоняет свой велосипед к стене нашего дома. На руле велосипеда висит парусиновый портфель для бумаг и бутербродов, две прищепки на раме удерживают саблю. Жандарм освобождает от прищепок свой меч, надевает портупею, велит коричневой овчарке Трефу лежать возле велосипеда, застегивает верхние пуговицы своего мундира, чтобы иметь совсем уж безукоризненно официальный вид, и распахивает дверь лавки, распахивает до отказа, дабы люди видели и понимали: в его лице порог лавки переступило само государство.

За это время шахтеры успевают припрятать свои бутылки. Жандарм здоровается, жандарм приветствует. Шахтеры благодарят, поглядывают на саблю, перемигиваются.

— И с чего это вы сюда припожаловали? — любопытствует жандарм.

— Продышаться малость, — отвечает Вилли Воссенк, а Карле Наконц впивается зубами в хвост жареной селедки.

— А на чем это ты уселся? — спрашивает блюститель порядка у Ханско Цитковияка.

— На чем же еще, как не на бочке с кислой капустой, — рапортует наш Ханско.

— Это антисанитария! — восклицает жандарм.

Прежде чем тучи успевают окончательно сгуститься, мать призывает отца, а отец весьма кстати вспоминает намек, полученный от учителя Румпоша: он приглашает зеленый мундир в гостиную, он подает пиво, они выпивают, а отец пытается тем временем отвлечь мысли жандарма от бочки с кислой капустой и заводит разговор о нынешнем лете, которое вроде как обещает быть неплохим, но именно лето перебрасывает мостик к опасной теме:

— Н-да, — говорит жандарм, — то-то и оно, что лето, жарынь, а человек сидит на бочке с капустой, и из него запросто могут выйти кишечные газы, а это против санитарных инструкций.

— Да-да, — покаянным тоном подхватывает отец, — правда ваша, — и приносит вторую бутылку пива, и жандарм пьет, а отец ждет, когда же пиво наконец подействует, и готов отжалеть третью бутылку, но тут жандарм говорит: