Лавкрафт: Биография

Пока Соня отсутствовала, Лавкрафт начал учиться вести хозяйство своими силами. До сих пор у него всегда была женщина, делавшая это для него. В те дни в американских семьях все еще широко соблюдалось строгое разделение труда по половому признаку, хотя разграничение уже начинало стираться. Обыкновенному американскому мужчине пришлось преодолевать отнюдь не малый психологический дискомфорт, чтобы заставить себя заниматься такой «женской работой», как готовка, уборка, мытье посуды и застилание постели. Муж, помогающий мыть посуду, был распространенным предметом шуток в карикатурах.

Что бы ни происходило в душе Лавкрафта в этот период неудач, он производил впечатление человека, относящегося к краху своего дома фаталистически. Подобно своим собственным бессильным героям-повествователям, он беспомощно взирал на приближение рока. Он писал о «надвигающемся конце этого дома в лабиринте бедности и неопределенности» и «давайте есть, пить и радоваться… Ибо завтра мы распадемся на атомы!». Он вздыхал: «…В моем возрасте [тридцать четыре года!] у человека очень мало интересов, и все они связаны с прошлым — либо собственным прошлым, либо прошлым своей расы и цивилизации»[318].

Энни Гэмвелл навестила Лавкрафтов в августе. Позже, узнав об их предстоящем переезде, в декабре в Бруклин приехала Лилиан Кларк и помогала им в поисках жилья.

Тем временем Соне предложили работу в универмаге в Цинциннати. Лавкрафт считал, что если уезжать из Нью-Йорка, то Провиденс был бы предпочтительней. Но Соня прагматично указала, что для того, чтобы жить, один из них должен иметь работу, а единственной работой в обозримом будущем была эта в Цинциннати: «Я хотела, чтобы Говард поселился со мной там, но он сказал, что возненавидит жизнь в городе на Среднем Западе и что предпочтет остаться в Нью-Йорке, где у него, по крайней мере, есть друзья. Я предложила, чтобы один из них приехал пожить с ним в нашей квартире, но его тетки считали, что для меня благоразумнее будет отдать на хранение и продать мою обстановку и найти какую-нибудь студию, достаточно большую, чтобы Говард мог поставить там старую (часть которой уже разваливалась) мебель, что он привез из Провиденса…»

«Он ценил эту старую мебель из своего дома в Род-Айленде, очень ценил. Поскольку достаточной по размерам комнаты для моей современной мебели и его старой… за которую он цеплялся с нездоровым упорством, не было, чтобы порадовать его, я рассталась с некоторыми своими весьма дорогими предметами обстановки. Я продала их за гроши, чтобы он мог окружить себя атмосферой своего дома, насколько это только было возможно»[319].