Лавкрафт: Биография

Крейн и Лавкрафт терпели друг друга, но друзьями не стали. 14 сентября 1924 года Крейн писал своей матери: «Пока меня приветствовали только его [Лавмэна] фалды — так Сэмбо занимают с самого приезда его многочисленные здешние друзья. Мисс Соня Грин [sic] и ее писклявый муж, Говард Лавкрафт (который приезжал к Сэму в Кливленд тем же летом, когда у него был и Галпин), таскали его по трущобам и портовым улицам до четырех утра, ища колониальные образцы архитектуры, пока, говорит Сэм, он не застонал от усталости и не взмолился о метро!»

Лавкрафт сообщил своей тете Лилиан, что Лавмэн «слишком быстро устает, чтобы быть хорошим исследователем». Лавкрафт знал, что Крейн был гомосексуалистом и алкоголиком, но выражал лишь сожаление, что одаренный человек страдает от таких пагубных слабостей: «Бедный Крейн! Настоящий поэт и человек со вкусом, отпрыск старинной семьи из Коннектикута и джентльмен до мозга костей, но раб распутных привычек, которые скоро разрушат его тело и все еще поразительную красоту!»[311]

В 1931 году Крейн отправился в Мексику на стипендию Фонда Гуггенхайма, выделенную ему для написания поэтического шедевра на латиноамериканские темы. Он ничего не сочинил, но продолжал свои эффектные кутежи. Он также завел свой первый гетеросексуальный роман с женщиной, которая в то время разводилась. В 1932 году, когда они возвращались морем в Соединенные Штаты, Крейн, несчетное количество раз дававший зарок завязать, снова ударился в разгул, не выдержал и выпрыгнул за борт.

Как и всегда, Лавкрафт жадно читал. Его любимыми писателями оставались По, Дансейни и Мейчен, но он также восторгался ранними рассказами Роберта У. Чэмберса и многими произведениями Элджернона Блэквуда и М. Ф. Шиля. Он не считал их работы гладкими: «У Блэквуда совершенно отсутствует стиль, за исключением время от времени встречающихся случайностей…»

Лавкрафт также был немного знаком с современными авторами реалистических романов, которые он читал больше из чувства долга, нежели из удовольствия. О «Джунглях» Эптона Синклера он сказал: «Эти возбужденные социологические разглагольствования не являются искусством — пропаганда никогда не была таковым… Хотя Синклер как писатель гладок, и он мог бы быть художником, если бы поменьше беспокоился о бедных угнетенных неудачниках и прочем в подобном духе». Синклара Льюиса он так же считал «морализирующим эссеистом, но не художником…»[312].

Он благосклонно отзывался о двух недавно вышедших публицистических книгах — «Книге проклятых» (1919) Чарльза Форта и «Ведьмовском культе в Западной Европе» (1921) Маргарет Элис Мюррей. Его оценка, однако, не была той, на которую могли бы надеяться авторы. Он восторгался этими книгами как стимулами для написания сверхъестественной прозы, а не как изложениями фактов. С научной же точки зрения он считал эксцентричные космологические идеи Форта бредовыми.

Теория мисс Мюррей заключалась в том, что великая европейская ведьмовская паника шестнадцатого и семнадцатого веков была борьбой христианства и широко распространенного языческого культа, сохранившегося в подполье с дохристианских времен. Лавкрафт рассматривал ее со сдержанным скептицизмом. Он полагал, что подобные культы могли существовать, но мисс Мюррей слишком уж преувеличила их размеры и значение.

Помимо чтения, посещения музеев и встреч с друзьями, Лавкрафт любил прогулки. Он исследовал Проспект-Парк в Бруклине, Нью-йоркский зоологический парк в Бронксе, Флашинг, Ямайку и, в Нью-Джерси, Элизабет. Он посетил дом По и особняк ван Кортлендов.

Однажды вечером Лавкрафт и Кирк предложили прогуляться до дома Кляйнера от Морнингсайд-Хайтс в Манхэттене до Бушвика в Бруклине — расстояние примерно в десять миль. Они находились не дальше чем в трех кварталах от дома Кляйнера, когда Лавкрафт пришел к заключению, что поход слишком тяжел даже для его железной выносливости. Так что он и Кирк отправились по домам на подземке.

Лавкрафт также исследовал ночью Гринич-Виллидж — в те времена, когда этот район был полон подпольных питейных заведений и перестрелки между бутлегерами и бандитами были обычным делом. Кляйнер вспоминал: «…По крайней мере, как-то раз, бродя среди старых бочек и ящиков в темном закоулке этого района, Лавкрафт наткнулся на вход, который внезапно осветился, и какой-то возбужденный иностранец, одетый в фартук — что было почти безошибочным признаком бармена подпольной забегаловки, — резко спросил, чего он хочет. Лавмэн и Кирк пошли за Лавкрафтом и благополучно увели его»[313].

Лавкрафт относился к Нью-Йорку противоречиво. Как и многие другие, он считал его одновременно пленительным и отталкивающим. В сентябре 1924 года он все еще мог написать об очертаниях Манхэттена: «Если бы я только мог описать все волшебство этой картины!»