Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2

«Вот же дьявольщина!.. Если вкратце, Орлин Тремейн – черт бы побрал этого навозника! – совершенно чудовищным образом искалечил мои „Хребты“ (даже в Tryout так не калечили)! Проще вздернуться, чем счесть это достойной публикацией. В последнем номере, смешно, отсутствуют целые абзацы…

Сказал бы я Тремейну, гнилая он селедка, так сказал бы – сплошной непечатной лексикой! На опечатки и американизмы еще можно закрыть глаза, но вот некоторые стилевые стандарты в Street & Smith просто хуже не придумать! („Святые угодники!“ он меняет на „Святые небеса!“)

С какой, например, стати Солнце, Луна и даже Лунный свет (!!) всегда с заглавной буквы? Какой болван назвал обычных животных по-научному и тоже с заглавной („динозавры“ = „Динозавриды“ и т. п.)? Зачем из „внеземного“ делать „вневземной“? Такого слова нет! Откуда вообще это помешательство на заглавных буквах и лишней пунктуации?.. О перестройке фраз промолчу, но вот от разбивки на абзацы я сатанею! О Цаттогуа! Ты видел это безобразие? Вместо моих нормальных абзацев огрызки, как у поденного щелкопера! Ритм, эмоциональные переходы, разные ключевые тонкости – от них камня на камне не осталось….Из классической размеренной прозы Тремейн вылепил „бойкое приключеньице“.

В высшей степени подло искромсали последнюю треть: долой со страниц надоевшую повесть, даешь что-то новое. Выброшены…целые куски, а с ними – живость и красочность повествования, пыл напряженных сцен. Исчезли важные подробности, образы и полутона, из-за чего финал откровенно пресен. Пережив все, что идет до встречи с шогготом в бездне, персонажи мгновенно оказываются на поверхности – и ни переживаний, ни эмоций; как тут читателю пропустить через себя их возвращение из непроглядного, доисторического мира Иных? Долгий и мучительный подъем к свету сократился до горстки слов, и какую бы картину спасающиеся бегством герои не застали, отклика в них она не вызовет…»⁵⁵

Там есть и еще, но уже и этого отрывка хватит на целый научный труд.

Во-первых, из этого письма видно, как щепетилен был Лавкрафт по части чувственного и психологического аспектов прозы – вплоть до знаков препинания – и необходимости строить мистику серьезного, не бульварного уровня на фундаменте скрупулезного реализма как в действии, так и по антуражу, чтобы увлечь взрослого читателя. Он будто хотел усидеть на двух стульях: вложить в «классическую размеренную прозу» глубокую философию и научность – и издаться в бульварном журнале. Как он позже поймет, стоило добиться (как поначалу добивался у Weird Tales) печати в неизменном виде – или же пусть не печатают вовсе.