Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2

«То, что меня, охотника за сумрачными потоками из бездны, „Гамбит адепта“ так впечатлил и увлек, само по себе говорит о силе сюжета, поскольку слог и общий настрой почти диаметрально противоположны моим собственным. Я погружаюсь в мир фантазий сквозь безрадостный псевдореализм, мрачность, чувства таинственного зла и напряжения. Ваш слог же легок, остроумен и элегантен, как у Кейбелла, Стивенса, позднего Дансени и прочих писателей их сорта – с нотками „Ватека“ и „Уробороса“ [Э. Р. Эддисон «Червь Уроборос»]. Непринужденность и юмор не по плечу многим fantastistes и переходит в пошлость, однако вы превращаете пассивы в активы, достигая гармонии, в которой легкая причудливость не смазывает, не перечеркивает страх перед лицом сгущающейся тьмы, а лишь усиливает его»³⁸.

Беда в том, что в сборнике Лейбера «Посланцы ночной тьмы» «Гамбит адепта» опубликован явно не в этой редакции. Судя по замечаниям Лавкрафта, изначально антураж был выраженным греко-римским – со множеством анахронизмов и фактических ошибок, на которые он и указал. Видимо, поэтому от исторического фэнтези Лейбер перейдет к чистому. В черновике были и отсылки ко вселенной Лавкрафта, в печати же они также вырезаны. Всплывшая недавно оригинальная рукопись еще не издана и не попала на мой суд.

Лейбер неоднократно восхищался важностью своего насыщенного, хотя и краткого знакомства с Лавкрафтом. «Его часто считают одиноким затворником, но как он скрасил мое одиночество – и не только на те мимолетные полгода, а на целых двадцать лет»³⁹, – признается он в 1958 году, а еще кое-где даже назовет Лавкрафта «главным вдохновителем моего творчества после Шекспира»⁴⁰. Запомним это утверждение на будущее. Сейчас достаточно сказать, что из всего круга Лавкрафта Лейбер сильнее всех приблизился к нему в плане писательского таланта – сильнее Августа Дерлета, Роберта И. Говарда, Роберта Блоха, К. Л. Мур, Генри Каттнера и даже Джеймса Блиша. С пятидесятых он станет одним из виднейших фантастов (его перу принадлежат такие культовые произведения как «Мрак, сомкнись!» (1950), «Ведьма» (1953), «Необъятное время» (1958), «Призрак бродит по Техасу» (1969), «Наша владычица тьмы» (1977) и десятки рассказов о Фафхрде и Сером мышелове), однако из-за количества и сложности, как у Дансени и Блэквуда, работы Лейбера трудно подвергнуть критическому разбору, отсюда, имея своего преданного читателя, он все же остается недопонят.

Наконец, рассмотрим случай Жака Бержье – а на деле Якова Михайловича Бергера (1912–1978), русского француза из Парижа. По его заверениям, он успеет пообщаться с Лавкрафтом и подкрепит свои слова забавной историей, как якобы восхитился аутентичностью Парижа в «Музыке Эриха Занна», а писатель ответил, что просто там бывал – «во сне вместе с По»⁴¹. Занимательный, но, вероятно, вымысел. В корпусе писем Лавкрафта нет и намека на Бержье. В мартовском выпуске Weird Tales за 1936 год напечатаны его похвалы Лавкрафту («Даешь больше Г. Ф. Лавкрафта – единственного из нынешних писателей, кто по-настоящему постиг тьму»), и, возможно, Бержье просто попросил Фарнсуорта Райта переправить письмо своему кумиру. Напишет он в Weird Tales и о смерти Лавкрафта, но про знакомство с ним вновь не упомянет – возможно, сочтя бестактным. Мне вообще не известно, чтобы ему писали не из англоязычного мира. В любом случае Бержье многое сделает для продвижения работ Лавкрафта во Франции.

Его переписка все разрасталась – что радовало и в то же время удручало. В сентябре 1936 года Лавкрафт писал Уиллису Коноверу: