Лавкрафт: Живой Ктулху

К 1937 году, однако, Лавкрафт оставил подобную ребяческую язвительность. Он сказал об Аккермане: «Я уверен, что под своей наружностью он должен быть сметливым и очаровательным парнем! …созрев во что-то весьма отличное от несносного ребенка трехлетней давности… Против него у меня совершенно ничего нет!»

Лавкрафт проанализировал качества, способствующие литературному успеху, и советовал Зелии Рид: «Мой шанс на создание чего-то прибыльного в плане серьезного художественного произведения столь незначителен, что им можно пренебречь; что же касается вас, то вы, судя по всему, имеете общие черты с той более удачливой группой (вроде Бута Таркингтона и Синклера Льюиса), чьим серьезным увлечениям посчастливилось приблизиться к популярной (и потому прибыльной) сфере…»

«В высшей степени великий художник», по его словам, со своего искусства может надеяться лишь на скромный заработок, в то время как «сущий идиот и невежда» вроде Эдгара Райса Берроуза может по счастливой случайности сколотить состояние.

«Однако обычно удачливый коммерческий писатель (за исключением класса бульварных романов) по качествам находится где-то посередине – с умеренной одаренностью идеями и довольно гладкой техникой… Что действительно определяет его успех, так это третья и совершенно отличная составляющая – необъяснимая и неощутимая связь с мысленными и эмоциональными процессами весьма большого круга читателей, – которая никак не соотносится с литературным мастерством и обнаруживается равным образом как среди величайших гениев, так и среди тупейших болванов… Но когда народная симпатия незначительна или вообще отсутствует – как в моем случае, – то не стоит ожидать большего, нежели скуднейшей материальной прибыли, за исключением редких случаев».

Убежденный, что никогда не наживет состояние писательством, Лавкрафт говорил, что он «ухватился бы с почти неприличной жадностью за любую действительно постоянную работу, исключая совсем уж нелепую». Он был уверен, что так смог бы заработать больше, чем «изматывающей нервы и плохо оплачиваемой пыткой „призрачным авторством“».

Он даже хотел бы обладать умением писать в популярном стиле. Узнав, что Дерлет продал детективный рассказ, он признался: «Жаль, что я не умею этого – писать детективы в тысячу раз лучше, чем перерабатывать, – но, боюсь, у меня нет таланта»[463]. В действительности же он был способен к сочинению детективных историй больше, чем многие из тех, кто их писал. Но из-за неуверенности в себе и нехватки инициативности он даже и не пытался попробовать.

Какое-то время Лавкрафт продержался на работе в Провиденсе, которая по его ранним меркам была не так и далека от «совсем уж нелепой». Он продавал билеты на вечерние сеансы в кинотеатре повторного показа – сидя в будке с раскрытой книгой перед глазами. Когда начинался последний сеанс, он уходил, останавливался перекусить в круглосуточном ресторанчике «Уолдорф» и возвращался на Колледж-Хилл, чтобы провести остаток ночи за работой.

Лавкрафт редко упоминал эту работу в разговорах и, насколько мне известно, никогда в письмах – она была не того рода, за которую взялся бы джентльмен. Из тех немногих сведений, что мне удалось обнаружить, я делаю вывод, что эта работа была у него где-то в период 1928–1930 годов, по-видимому, в тридцатых годах Лавкрафт уже не занимался поисками работы. К тому времени, впрочем, разразилась Великая депрессия, и работу с трудом удавалось найти даже самым представительным и опытным людям.

В 1928 году Брест Ортон переехал из Нью-Йорка в родной Вермонт и основал в Братлборо издательство «Стивен Дей Пресс». Он уговаривал Лавкрафта тоже приехать в Братлборо, чтобы работать у него редактором. Лавкрафт отказался, сославшись на климат. В период увлечения По он выразил свои мысли о зимах Новой Англии в одном из стихотворений:

Вспоминаю сезон,
Весь с первого дня;
То безумнейший сон,
Мертвит что меня,
Когда жуть Зимы в белом саване мучит и сводит с ума[464]

.

На протяжении нескольких лет Ортон иногда отсылал Лавкрафту небольшие задания по редактированию, в основном чтение корректуры. Он верил, что со временем убедит Лавкрафта переехать в Братлборо. Однако в 1932 году он продал свою издательскую компанию и вернулся в Нью-Йорк, положив конец этой возможности.

Лавкрафт стал более чем когда-либо настаивать на том, что писателю необходимы традиция, корни и отождествление с одним местом. В западном Род-Айленде он чувствовал «…собственный потомственный кровоток, струящийся через весь пейзаж словно по венам какого-то гигантского и совершенного организма…».