Лавкрафт: Живой Ктулху

Из года в год далекий гулкий звон
В ветрах едва я различал в ночи,
Не с колокольни, мог что я найти,
Но чуждый, словно шел из бездны он.
Ответ ища, все сны я вспоминал
И звоны, появлялись что в мечте,
И Иннсмут тихий, вились чайки где
Вкруг шпиля древнего, что я видал.

Всегда меня дивил звук дальних нот,

Пока дождь хладный в мартовскую ночь
Не ввел меня в зев памяти ворот
К тем башням, что звонили во всю мочь, —
Но от течений, мчащихся во тьме
Чрез затонувший дол на мертвом дне[460].

Лавкрафт назвал этот цикл «Грибки с Юггота» – по названию вымышленной планеты за Нептуном в рассказах Мифа Ктулху. Когда в 1930 году был открыт Плутон, Лавкрафт напомнил своим друзьям, что в известном смысле он это предсказал.

«Грибки с Юггота» продемонстрировали, что Лавкрафт, несомненно, обладал некоторым поэтическим талантом. Но в поэзии, как и во многом другом в своей жизни, он выбрал неверное направление и осознал свою ошибку слишком поздно. После «Грибков» он уже мало обращался к поэзии.

Переписка Лавкрафта разрослась больше, чем когда бы то ни было. Одним из его корреспондентов была старая леди из Бостона, утверждавшая, что ведет род от Мэри Эсти, повешенной за колдовство в Салеме в 1692 году. Обрадованный Лавкрафт надеялся узнать у нее какие-нибудь предания, которые смог бы использовать в своих произведениях. Но его потомок ведьмы оказалась сумасбродной выдумщицей, заявлявшей, что обладает даром предвидения, и желавшей знать, где находятся Данвич и Аркхэм, поскольку она не могла найти их на картах.

В августе 1930 года Лавкрафт начал переписываться с другим автором «Виэрд Тэйлз» – Робертом Эрвином Говардом (1906–1936). Лавкрафт, Говард и Кларк Эштон Смит, хоть никогда и не встречались, стали «тремя мушкетерами» «Виэрд Тэйлз», постоянно сотрудничая с журналом и непрестанно переписываясь.

Почти всю свою жизнь Говард провел в Кросс-Плейнсе, что в центральном Техасе. Он был единственным ребенком пограничного врача. Будучи болезненным и подвергаясь нападкам сверстников в детстве, интенсивными тренировками он укрепил свое тело до двухсотфунтовой[461] массы мышц, став совершенным боксером, наездником и фанатичным спортсменом. У него был замкнутый, раздражительный отец и (как у Лавкрафта) чудовище-мать – чрезмерно любящая, собственническая женщина, препятствовавшая его естественному интересу к девушкам.

Ненасытный читатель и плодовитый, многогранный писатель, Говард был и неплохим поэтом. Его красочные, звонкие стихотворения, если и не такие выдающиеся, как у Смита, гораздо более интересны, нежели большинство Лавкрафта, из-за нехватки денег Говард не учился в колледже. Сначала он перебивался случайной работой вроде продавца прохладительных напитков и землемера, затем окунулся в писательство с полной внештатной занятостью. После нескольких лет (1926–1929) скудных заработков и множества отказов его дела пошли в гору. Он был единственным настоящим профессиональным писателем из трех, поскольку Смит считал себя главным образом поэтом, а Лавкрафт – «призрачным автором». За свою короткую жизнь он написал больше прозы, чем Смит и Лавкрафт вместе взятые. Его почти две сотни рассказов относились к жанрам фэнтези, научной фантастики, вестерна, восточных приключений, а также к спортивной и исторической тематике.

На протяжении семи лет Лавкрафт и Говард поддерживали обширную переписку. Они спорили о человеческих расах, миграциях племен, взлетах и падениях цивилизаций. Говард был ирландского происхождения, и потому был сторонником ирландцев, в то время как Лавкрафт – англичан. Порой они обменивались и колкостями.

Когда Говард обмолвился, что хотел бы родиться варваром или на фронтире, Лавкрафт обвинил его в романтизме, сентиментальности, наивности и в том, что он является «врагом человечества». Говард парировал, что лавкрафтовская идеализация восемнадцатого века такая же романтическая и наивная. Лавкрафт обвинил Говарда в превозношении физической стороны жизни над интеллектуальной; Говард ответил, что он лишь придерживается гармоничных взглядов – соревнования и тренировки ему так же необходимы, как и Лавкрафту увлечение стариной. Когда Лавкрафт похвалил Муссолини и фашизм, Говард, для которого личная свобода была важнейшим политическим принципом, осудил Муссолини (тогда бомбившего и травившего газом эфиопов) как мясника, а фашизм – как тиранию, рабство и прикрытие для финансовой олигархии.