Лавочка закрывается

Еще до того как Йоссарян увидел канал, краем глаза он ухватил лодку — деревянное суденышко, в котором, выпрямив плечи, по двое, по трое и по четверо в ряд сидели катающиеся; лодка появилась в поле зрения, двигаясь сама по себе по рукотворному каналу, ширины которого едва хватало для одного суденышка; Йоссарян был у аттракциона «Туннель любви», у входа в который стоял на страже билетер в красном пиджаке и зеленой жокейской шапочке, в руках он держал радиотелефон и компостер. У него были ярко-рыжие волосы и бледная кожа, на спине висел зеленый рюкзак. Кричащие плакаты и сиреневато-рыжеватые картинки соблазняли находящимся в «Туннеле любви» знаменитым музеем восковых фигур, главными среди которых были изображенные в натуральную величину Бруно Гауптман, казненный похититель ребенка Линдберга, и на постели — нагая Мерилин Монро, в мельчайших подробностях возвращенная в объятия смерти, воссозданной во всем жизненном правдоподобии. Знаменитый музей восковых фигур назывался «ОСТРОВ СМЕРТИ». На первом сиденье плоскодонки, выплывающей из мрачного отверстия туннеля, Йоссарян увидел неподвижно сидящего радом с безликим Ангелом Смерти Авраама Линкольна в жесткой, похожей на дымоходную трубу шляпе; казалось, что эти двое держат друг друга за руки. На той же скамейке он увидел раненого стрелка Ховарда Сноудена. На следующем сиденье бок о бок расположились мэр Фиорелло X. Лагуардия и президент Франклин Делано Рузвельт. На мэре была сногсшибательная, похожая на ковбойскую шляпа с широкими загнутыми полями, а ФДР щеголял помятой и мундштуком, оба они улыбались, словно живые, с фотографии на первой странице давно исчезнувшей газеты. А на скамейке за Лагуардия и Рузвельтом он увидел своего отца и мать, а потом своего дядюшку Сэма и тетушку Иду, дядюшку Макса и тетушку Ганну, а потом своего брата Ли, и тут он понял, что тоже умрет. Внезапно он испытал потрясение, увидев, что за одну ночь все, кого он давно знал, стали стариками — не постарели, не вошли в лета, а стали стариками! Выдающиеся актеры, звезды его времени, больше уже не были звездами, а знаменитые романисты и поэты его дней для нового поколения ровным счетом ничего не значили. Даже «АйБиЭм» и «Дженерал Моторс», как и Американская Радиокорпорация вместе с журналом «Тайм», были величинами мало заметными, а «Уэстерн Юнион» вообще приказал долго жить. Боги старели, и настало время встряхнуться еще раз. Все умрут, это неизбежно, сообщил Тимер во время последнего их разговора и, проявив несвойственную ему эмоциональность, добавил: «Все!»

Йоссарян быстро миновал «Туннель любви» с его почти-как-живыми восковыми фигурами на «Острове Смерти». Пройдя по белому мостику с перильцами в стиле рококо, он обнаружил, что снова оказался в итальянском Неаполе 1945 года, где стоит в шеренге следом за невозмутимым старым солдатом Швейком и молодым по имени Краутхаймер, изменившим свое имя на Джозеф Кэй, и все они ждут погрузки на пароход возле старой Детской железной дороги Л. А. Томпсона на Серф-авеню за исчезнувшим Стиплчез-парком.

— Все еще ждете?

— А с тобой что случилось?

— Я тоже вернулся сюда. А что случилось с вами?

— Я — Швейк.

— Я знаю. Хороший солдат?

— Ну, насчет хороший я не очень уверен.

— Я думал, что теперь я самый старый, — сказал Йоссарян.

— Я старше.

— Я знаю. Я — Йоссарян.

— Я знаю. Ты как-то раз убежал в Швецию, верно?

— Далеко я не ушел. Мне даже в Рим попасть не удалось.

— Ты не добрался туда? На маленьком желтом плоту?

— Такое случается только в кино. А тебя как зовут?

— Джозеф Кэй. Я тебе уже говорил. Ты почему спрашиваешь?

— У меня память на имена стала плохая. Ты почему спрашиваешь?

— Потому что тут обо мне плетут всякие небылицы.

— Может быть, именно поэтому мы все еще и стоим тут, — сказал Швейк.

— А почему ты не возвращаешься в Чехословакию?

— С какой стати я буду туда возвращаться, — сказал Швейк, — если я могу поехать в Америку? Почему бы тебе не поехать в Чехословакию?

— А что ты будешь делать в Америке?

— Разводить собак. Найду что-нибудь полегче. Люди в Америке живут целую вечность, ведь правда?

— Не совсем так, — сказал Йоссарян.

— А мне понравится в Америке?

— Если заработаешь денег и будешь считать себя богатым.

— А люди там приветливые?

— Если ты заработаешь денег, и они будут считать тебя богатым.

— Где этот сраный пароход? — ворчливо сказал Кэй. — Не можем же мы ждать его целую вечность.

— Можешь, можешь, — сказал Швейк.

— Вот он идет! — воскликнул Кэй.