Лаврентий Берия и Сталин

В приказе Сталина ничего не говорилось о конкретных методах ведения следствия, практиковавшихся «Смершем». Он и Щербаков прекрасно знали, что иными методами люди Абакумова работать просто не умеют. Начальник ГлавПУРа также прекрасно понимал, что на самом деле в своих обобщениях командарм Крутиков совершенно прав, но твёрдо придерживался старого партийного принципа – нельзя обобщать «нетипичные явления», а проще говоря, те, которые шли в разрез с марксистско-ленинской теорией и взглядами Сталина. Если признать, что органы контрразведки 7-й армии с начала войны так и не поймали ни одного шпиона, придётся или ликвидировать, или коренным образом менять всю систему органов контрразведки, которая сама – плоть от плоти и кровь от крови советской партийно-государственной системы. А покушения на устои ни Александр Сергеевич, ни Иосиф Виссарионович допустить не могли. Напротив, Абакумов, с самого начала войны руководивший столь бесславной работой Особых отделов, на некоторое время стал одним из сталинских фаворитов и после войны возглавил Министерство государственной безопасности.

Если внимательно проанализировать доклад Щербакова, неизбежно приходишь к выводу – генерал Крутиков был прав в своём выводе, что подавляющее большинство дел о шпионаже было фальсифицировано Особыми отделами армии. Если хотя бы по некоторым из этих дел имелись объективные доказательства вины осуждённых, а не только их собственные признания, начальник ГлавПУРа не преминул бы привести их в своём докладе. Что могло служить доказательством шпионской и диверсионной деятельности? Это, прежде всего, радиостанции, шифровальные блокноты, записи, содержащие разведывательную информацию, а также взрывчатка. Хотя, как это было в случае с Никулиным, взрывчатка могла предназначаться для глушения рыбы, а не для подрыва мостов. Неслучайно Керзон и Ильяйнен так ухватились за найденный у Шведова трофейный пистолет – появилась возможность хоть таким образом связать его и Никулина с немецкой разведкой. На худой конец, неприятельские разведгруппы могут быть задержаны при попытке перейти линию фронта. Но и этого рода фактов в докладе Щербакова нет. Очевидно, подавляющее большинство шпионских дел в 7-й армии фабриковали точно так же, как и дела Шведова, Никулина, Ефимова и Масленникова. Только проверить обоснованность обвинений уже не было возможности – подсудимых успели расстрелять.

Метод, когда приговорённых к смерти подсаживали в качестве «наседок» к подследственным, от которых нужно было получить признательные показания, безусловно, не является изобретением особистов 7-й Отдельной армии и даже НКВД в целом. Он стар как мир. Если кто смотрел гениальный фильм венгерского режиссёра Миклоша Янчо «Разбойники» (в советском прокате – «Без надежды»), то наверняка запомнил его сюжет. Действие происходит вскоре после подавления венгерской революции 1848–1849 годов. Полицейский комиссар изобличает убийцу четверых и засылает его в лагерь, где содержатся люди, подозреваемые в уголовных и политических преступлениях. Убийце обещано помилование, если он найдёт хотя бы одного преступника, который погубил больше четырёх человек. Ясно, что тот, кто осуждён к смерти, готов будет оговорить любого, надеясь, что «вышку» ему заменят тюрьмой.

Подобный метод может применяться только при тоталитарных и диктаторских режимах, когда отсутствует независимая судебная система. И во время чисток 1937–1938 годов широко практиковался оговор одними подследственными, которые уже признались в расстрельных преступлениях, других, которые ещё находились на свободе или, будучи арестованными, отказывались признать свою вину. Нередко осуждённых к смертной казни подсаживали в камеры к арестованным, чтобы спровоцировать последних на сотрудничество со следствием. Наверняка такие методы в войну использовали чекисты не одной только 7-й армии, но и остальных армий и фронтов. Люди там были в основном одни и те же – из низовой прослойки участников «большого террора».

В 1943 году следователи Особого отдела перед заседанием Военного трибунала внушали своим подследственным, что они ни в коем случае не должны отказываться от ранее данных показаний, а то хуже будет. А потом следили в зале суда за их поведением. Точно так же в 1937 году следователи по делу Тухачевского беседовали со своими клиентами перед заседанием Специального судебного присутствия, а затем сидели вместе с подсудимыми в зале суда. И угощение папиросами – старый приём. Для одного из ближайших друзей Тухачевского, Бориса Мироновича Фельдмана, следователь З. М. Ушаков не только папирос, а и свежих яблок не пожалел, лишь бы тот не отказался от оговора себя и своих товарищей.