Лаврентий Берия и Сталин

Строили ядерные объекты заключённые и солдаты, чьё положение мало отличалось от положения заключённых. Бойцы строительных частей рекрутировались в основном из бывших пленных и жителей оккупированных территорий. При Сталине они считались людьми второго сорта, чья жизнь не стоила практически ничего. В годы войны призывников с оккупированных территорий невооружёнными бросали в истребительные лобовые атаки на немецкие позиции. После войны уцелевшим предстояло участвовать в лобовой атаке на другом фронте – советского атомного проекта. О строительстве радиохимического комбината под Кыштымом (Челябинск-40) на Урале (нынешнее НПО «Маяк») вспоминал один из оставшихся в живых солдат, В. Вышемирский: «Жили на стройке и под открытым небом, и в палатках, и в землянках, хотя зимой морозы достигали сорока градусов… Кострами жгли мёрзлую землю, кирками долбали скальный грунт. Кормили мороженной картошкой и капустой… Чтобы получить дополнительный паёк – лишний черпак баланды и сто граммов хлеба – нужно перевыполнить норму, которую и осилить-то было невмоготу. Условия мало чем отличались от лагерных, случались среди солдат и самоубийства». Другой уцелевший, А. Осипов, свидетельствует: «Люди умирали десятками, сотнями – от недоедания и тяжёлого, изнурительного труда».

А вот как описывает условия на Кыштымской стройке бывший солдат стройбата А. Харитонов: «Жили мы там в землянках, куда входила целая рота (в одну землянку. – Б.С.). Работали по 11 часов – с 8 утра до 7 вечера.

Однажды приехало множество генералов – все такие красивые и пузатые. Я подумал: что же они едят, если такие пузатые? (интересно, не было ли среди тех генералов Лаврентия Павловича, у которого тоже имелось изрядное брюшко? – Б.С.)

Мы вечно ходили голодные, питания не хватало, вторая норма (по которой снабжались солдаты. – Б.С.) не рассчитана на этот каторжный труд, иногда после работы просто падали.

С 1949 года задымила труба нашего объекта, вокруг лес стал мёртвым. На следующий год нас демобилизовали, но не выпустили, только через год я вырвался из этого ада. Мало наших осталось в живых, может о них хоть вспомнит правительство?» Но правительство ни тогда, ни теперь не вспоминает ни о живых, ни о мёртвых. Так уж повелось в России, что всё новое, начиная с имперской столицы Санкт-Петербурга, строилось на костях.

Н. Лапыгин, офицер, трудившийся на строительстве Челябинска-40, удивляется, сколь низка была механизация работ: «Поражала насыщенность примитивной рабочей силой на стройке – если по нормам мастеру положено руководить полсотней рабочих, то здесь было двести и больше. Людей нагнали массу, чтобы взять числом, а не уменьем. Ведь техническое оснащение было убогим – ни подъёмной техники, ни землеройных машин, всё делалось вручную с небольшим применением малой механизации.

Вручную загружали ковши тяжёлым скальным грунтом, оставшимся после большого взрыва для образования котлована под реактор. Вручную делали опалубку и заполняли её тысячами кубометров бетона. Толщина стен была огромная – для защиты от радиации…

Деньги тратились на что угодно, только не на то, чтобы облегчить и механизировать солдатский труд.

Впрочем, однажды на объекте «А» техники появилось жуткое количество – откуда только нагнали её? К моему изумлению, бульдозерами, грейдерами стали засыпать траншеи, в которые ещё не окончили укладывать коммуникации – оказывается, приехал Берия, и для него уж холуи постарались…

В другой раз мне велели за ночь построить шатёр из сборных элементов и обить его шёлком. Не пожалели роты солдат и крановщицу Таню. К пяти утра шатёр стоял, а в шесть прибыл туда Курчатов и поинтересовался у меня:

– Не устали?

– Фронтовики всё выдерживают…

– Да, для вас это вторая война…

А бывало и такое – на оперативке монтажники заявили, что у них кончаются нержавеющие болты. Бывший тут же замминистра звонит в Москву и велит заводу-изготовителю отправить машину с болтами в аэропорт, чтобы погрузить в самолёт. А утром машина от нас пошла в аэропорт Челябинска. Болты прибыли вовремя, но стали почти «золотыми».

Думаю, что Лаврентий Павлович в тот раз туфту с техникой заметил – глаз-то был намётанный. И «золотые болты» его не радовали – практичный ум Берии наверняка противился столь нерациональной трате дефицитного авиабензина. Да и каторжный труд, как понимал председатель Спецкомитета, слишком неэффективен и на самом деле существенного влияния на сроки завершения атомного проекта не оказывает. Сроки-то определялись в первую очередь успехами разведки и мозгами учёных. Осознание этого и привело Берию после смерти Сталина к идее широкой амнистии, почти вдвое уменьшившей население ГУЛАГа. Труд заключённых в атомную эру стал анахронизмом.