Лавров

И в самом деле, странностей в жизни, неясности в мировоззрении Лаврова довольно много. С одной стороны, успешно делает карьеру, с другой — явный противник существующих порядков. Но и тут непросто: либералов не жалует, но и на отрицателей, предтеч нигилистов, непохож. Своя какая-то, особая позиция. Меньше всего «человек кружка». Главное видит в подготовке, в развитии самих людей, в их образовании, в воспитании у них чувства нравственной свободы, личного достоинства, терпимости, свободы от фанатизма, от крайностей. Конечно, очевидна вместе с тем и некоторая политическая аморфность, но это скорее выражение сознательно принятой позиции: ни в России, ни на Западе не видит Лавров сил для свершения желанных общественных преобразований в духе идеала подлинного равенства и справедливости. Потому и занимается прежде всего разработкой философско-нравственных вопросов, что убежден: «Русским и особенно тем, которые чувствуют в себе хоть сколько-нибудь силы, должно каждому стараться очиститься от греха лжи, идолопоклонства и унижения собственной личности, даже в мелочах. Только этим можно готовиться к будущему».

Потомственный дворянин, полковник, профессор. А в ответе следственной комиссии такие слова: «Преимущественно получал средства к жизни от литературных трудов…»

Да, печатался Лавров очень много. В конце 50-х годов, как, впрочем, и в следующее десятилетие, он не связан с каким-то одним журналом, идейно-теоретическим направлением. Хотя в русской общественной мысли и журналистике тех лет уже достаточно зримо обнаруживается расхождение либерально-реформаторской и радикально-демократической тенденций (этому немало способствовала определенность позиции «Современника» Некрасова и Чернышевского в его полемике с другими печатными органами по мировоззренческим и литературно-эстетическим вопросам), все же трудно применительно к этому времени говорить уже о вполне отдифференцированных друг от друга течениях внутри оппозиционного движения. Последнее пятилетие крепостного строя, 1856— 61 годы, принадлежало еще к тому времени, когда, по словам В. И. Ленина, «классовые антагонизмы буржуазного общества были совершенно еще не развиты, подавленные крепостничеством, когда это последнее порождало солидарный протест и борьбу всей интеллигенции, создавая иллюзию об особом демократизме нашей интеллигенции, об отсутствии глубокой розни между идеями либералов и социалистов»[3].

Эта рознь вполне отчетливо обнаружится несколько позже, со второй половины 1861 года, а пока, в конце 50-х годов, будущие либералы еще печатаются в «Современнике», а их будущие непримиримые идейные противники из круга «Современника» и «Русского слова» — в журналах весьма умеренного толка.

Вот и Лаврова мы видим в 1858 году сотрудником «Библиотеки для чтения». С осени 1856 года этот журнал возглавлялся Александром Васильевичем Дружининым. Заявив себя в 1847 году (повесть «Полинька Сакс») сторонником «натуральной школы» в литературе, Дружинин, уйдя из «Современника», стремился теперь превратить «Библиотеку для чтения» в воинствующий орган чистого, «артистического» искусства, противостоящий эстетической теории Чернышевского и вообще социальной тенденции в искусстве. В этом-то журнале, во втором номере за 1858 год, Лавров публикует свою статью «Несколько мыслей о системе общего умственного воспитания молодых людей», а в пятом и девятом номерах — обширнейшую работу «Гегелпзм». Именно «Гегелизм» (да еще, пожалуй, статья «Несколько слов о системе наук», напечатанная годом раньше в «Общезанимательном вестнике») кладет начало философским выступлениям Лаврова.

Значительный по объему лавровский разбор учения Гегеля был в России не самым первым и, пожалуй, не самым глубоким. Работы А. И. Герцена 40-х годов, в особенности его «Письма об изучении природы», представляли собой куда более тонкий анализ гегелевской философии, прежде всего фундаментальной ее идеи, идеи тождества бытия и мышления, и притом в ее наиболее сложном, гносеологическом, теоретико-познавательном аспекте. Самое же интересное в лавровском подходе к Гегелю — это его рассуждения о том, как Гегель был приведен всем предшествующим развитием науки к идее о безусловном развитии всего сущего, и как он, с другой стороны, вопреки этому своему принципу, завершил историческое развитие, усмотрев воплощение мирового разума в прусском государстве.