Лавров

Но книги, хоть и жить без них Петр не мог, жизни не заменяли. Все внимательнее вглядывается он в окружающую действительность. Уже и в семнадцать лет что-то тревожное точит его душу, бередит ум.

1840 год, 27 декабря: «С тех пор, как Наполеон своей быстротой уничтожил все тактические теории; с тех пор, как Европа увидела, что можно в три дня разрушить вконец и преобразовать целое государство, все и вся требуют постепенности, потому что теперь менее, чем когда-нибудь, можно надеяться на будущее. Бог знает: сегодня я верноподданный самодержавного Государя Всея России, а завтра что будет, не знаю. Весь свет теперь ходит по волкану, который готов погубить все окружающее и создать новые горы, реки, государства… Может быть, судьба меня приведет быть свидетелем многих важных политических происшествий…»

18 января 1845 года Лавров набрасывает стихотворение памяти декабристов «Воспоминания 1825 г.». Эпиграф — из Рылеева: «Не сбылись, мой друг, пророчества пылкой юности моей». Стихотворение о героях, овеянных славой Бородина, дошедших до Сены и душою рвавшихся к «новой славе» («И в молодых взволнованных умах кипела жажда дел…»), о том, как «Русь усталая с улыбкой внимала» им, о том, как царь боялся их, боялся «упасть» и потому железною рукою предал «прекрасное предание» забвению. И их уж нет! Кто помнит имена? И даже память о «певцах погибших» — преступленье… Что же остается?

…Слушать вой голодный и унылый журналов,
Да порой на берегах Невы
Искать тех мест, где мысли отвечала
Веревка…
И грустно мне становится, когда читаю я
В тиши забытую страницу.

Какие «забытые страницы» читает в эти годы Лавров, мы не знаем, но безусловно, что процесс формирования его будущего мировоззрения — мировоззрения атеиста, социалиста и демократа — начинается в это время, где-то в середине 40-х годов, и идет бурно, напряженно.

Между тем в феврале 1845 года Лаврова производят в поручики, а два года спустя, не спросив разрешения отца и вопреки его воле, Петр женится.

Об этом ходили легенды. Рассказывали, будто чуть ли не через окно увез будущую жену артиллерийский поручик… Вряд ли это правда. Зато совершенно достоверно, что очень красива была вдова титулярного советника Ловейко Антонина-Цецилия. Говорили, что, когда она была еще барышней, встретил ее раз на улице Карл Павлович Брюллов, разузнал, кто она, и просил разрешения писать с нее мадонну.

По происхождению Антонина Христиановна (урожденная Капгер) была немкой. Братья ее находились на русской службе. Иван Христианович занимался военно-судебным законодательством, где весьма преуспел, став в 1851 году сенатором. Александр Христианович — один из первых выпускников (1831 года) Артиллерийского училища; окончив затем Военную академию, он прославится позже отличной службой на Кавказе и в 1860 году также сядет в кресло сенатора. Скорее всего через Александра Капгера и познакомился Петр Лаврович со своей будущей женой (братья ее вплоть до ареста Лаврова — желанные гости его дома).

Петр увлекся сильно и любил Антонину преданно. А в 1860 году на отдельном оттиске статьи о Пьере Абеляре написал посвящение Антонине Христиановне: видно, рассказ о романтической любви знаменитого французского поэта-философа XII века и Элоизы что-то пробуждал в сердцах супругов Лавровых…

Брак их имел последствия — Лавр Степанович деньги сыну присылать перестал.

8 ноября 1848 года у Лавровых появился первенец, Михаил. Через год родилась девочка, нареченная Елизаветой, наверное, в честь матери Лаврова. 17 ноября 1851 года — еще девочка, Мария, любимица отца.

И хотя в марте 1849 года Лавров становится полноправным преподавателем Артиллерийского училища, «учителем 3 рода по предмету алгебры» (1 января 1850 года его производят в штабс-капитаны), жалованья вер же не хватает; приходится заниматься составлением статей для «Военного энциклопедического лексикона» и «Артиллерийского журнала», а также подрабатывать репетиторством, причем не только по математике, по и по языкам и истории.

Один из будущих учеников Лаврова, Н. Н. Фирсов, вспоминал, каким он увидел Петра Лавровича в январе 1853 года в пансионе барона К. К. Клодта (брата известного скульптора) на уроке алгебры. В класс вошел очень крупный светло-рыжий офицер, с пушистыми нехолеными усами, едва причесанными волосами, с прямым крупным носом и голубовато-серыми навыкате глазами, которые не то недоумевали, не то плохо видели… Его военный просторный сюртук был лучше сшит, чем вычищен, и на одном сапоге не хватало шпоры, чего он не замечал. Панталоны почти волочились по полу. Руки — красивые, точно женские, с белой, почти прозрачной кожей. На мизинце левой руки — рубиновый перстенек. Не подарок ли Антонины Христиановны?