Лазарева суббота. Расказы и повести

Оказывается, спьяну он кружил по одному и тому же пятачку – не успел отойти от покосившегося забора дома Верки, а уже опять рядом зачернели арки незастекленных окон новостройки местной «крутизны». На них чертыхнуться да шарахнуться прочь, и – всего-то каких полсотни шагов ступить – на речном берегу на пригорочке вот он, родительский дом или вернее то, что от него осталось! За хлипкой изгородью – кто-то из дальней родни не запускал огород – виднелась крыша с дырой вместо печной трубы; домишко по самые подоконники ушел в землю, словно обидчиво набычил пустые провалы окошек на покинувших его хозяев. Им еще интересовались, находились желающие его купить; разузнав городской адрес Изуверова, они посылали письма с предложениями, но практичная супружница выжидала, набивая цену, а Севе было как-то все равно.

Теперь он с опаскою, согнувшись в три погибели, лез в окно, хотя бояться, что придавит нечего – потолок давно обвалился, концы толстенных плах-потолочин торчали там и тут из-под земляной насыпи. Со стен свисала большими лоскутами обивка со слоями обоев. Изуверов, все так же ползком, нашел ощупью сухое место и затих, ощутив за старыми стенами защиту. Вжимаясь в землю, он хныкал, поначалу жалобно, по-щенячьи, скулил; потом обида стала перетекать в ярость. Сева подполз к оконному проему, приподнялся и увидел возвышающийся неподалеку особняк Олега.

«Гады, сволочи, куркули! – он погрозил перемазанным в земле кулаком. – Ну, ничего, вы сейчас набегаетесь без порток!»

И внезапно пришедшей мысли страшно обрадовался, даже еще толком не успев осознать ее…

Зажигалка в заднем кармане брюк была на месте, стоило разок чиркнуть, и тут же она выбросила острое жало огонька. Клок отсыревших обоев долго не загорался, тлел, наконец, робкое пламя нашло пласт сухой бумаги и зазмеилось по стене.

Сева, надышавшись чаду и отплевываясь, выбрался из избы и потрусил вниз по берегу, к речной пойме в ивовые кусты.

«Напляшитесь еще! Попомните меня!»

Был тот утренний час, когда, суля ясный день, только-только поднималось солнце, задорно пересвистывались птахи, народ еще спал самым безмятежным сном. С противоположного берега вдруг донесся мелодичный звук – с шатра колокольни церкви на горушке, где на погосте под старыми деревьями покоились отец и мать, два старших брата Изуверова.

Пожар… 1919 г. Худ. Борис Кустодиев

«Туда надо было сразу сходить, проведать…» – встрепенулось болезненно и горько у Севы в груди, отодвигая озлобление и удушье обиды. – Трава там у них, в оградке, наверно не ниже, чем здесь. Сто лет не бывал!»

В непримятой луговине речной поймы он вымок до пояса, неосторожно задетый ивовый куст окатил его, освежая, щедрой росой.

Переливчатый радостный звон к заутрени оборвался, и тяжело, грузно ударил тревожный набат. Изуверов оглянулся назад, на домики городка; на мгновение привиделись ему лица: сумрачно-хмурое – отца и испуганное, доброе – матери: «Сынок, что ж ты вытворил-то…»

Пламя в считанные минуты опряло стены и крышу дома; Сева, давясь криком, бросился к нему, пылающему одинокой громадной поминальной свечей.

День пожилого человека

Посвящается В.

Жанна вспыхивала очередной влюбленностью, как пучок сухой травы, швырнутый в костер, и испепелялась в мгновение, умирая рассыпающимися в прах блеклыми стебельками.

Прежде она каждый год каталась на юга к морю, теперь приходилось довольствоваться в лучшем случае Подмосковьем. Но и здесь желтели песочком пляжи, пусть и скромные, возле речек; стояли теплые звездные ночи; и тоже потом мускулистый сластолюбивый весельчак махал с перрона прощально рукой. Последним поцелуем курортного кавалера, до этого момента пылкая, Жанна не одаривала – вдруг кто знакомый окажется рядом, – только прикладывала пальчики к губам.

Дома, в Городке, спешила с вокзала вроде бы совсем другая женщина – в застегнутом на все пуговицы поношенном брючном костюме, со стянутыми резинкой на затылке в небрежный хвостик волосами, сутулая, сосредоточенная, с подпрыгивающей неровной походкой. Молодые лета опять оставались где-то там, за горами и долами, а здесь упорно наваливался тридцатник с лишним… И только улыбка оставалась располагающей и доброй.

Как же иначе? После окончания пединститута, Жанна долго работала в школе старшей пионервожатой, ныне же репортерствовала на местном радио, бегая с диктофоном по городу, как угорелая.

Она переживала о том, как ее встретит с поезда муж Василий, хотя встреча ни чем не отличалась от предыдущей в прошлом году. Василий терпеливо топтался возле своей потрепанной «копейки» с букетом цветов, срезанных на собственной дачке. Жанна сама выскальзывала к нему из вокзальной сутолоки, бросив наземь сумки и забрав букет, подпрыгивала и целовала в тщательно выбритую щеку. Василий, повертев в пальцах снятые очки с толстыми стеклами, смущенно и беспомощно улыбался.