Лазарит

— Я не приемлю такого ответа, сеньор Чезаре, — надменно произнес рыцарь по-итальянски. — Вы и сами должны понимать, что столь высокородная дама, как моя спутница, — тут Мартин внушительно воздел перст к небесам, — кузина короля Англии и сестра маршала тамплиеров! — не может отплыть в Святую землю на какой-то ветхой лохани. Поэтому я требую — слышите, требую! — чтобы ей была предоставлена для поездки вверенная вам большая галея.[98]

Комендант смотрел на гостя поверх чаши с вином, и его худощавое, покрытое темной щетиной лицо мало-помалу каменело.

— Сеньор рыцарь, я понимаю, что вы заботитесь о своей… хм… спутнице. Но галея ныне курсирует вдоль побережья, охраняя прибрежные поселения от пиратов. Император дозволил нам, генуэзцам, обосноваться в Олимпосе на Ликийском побережье с условием, что мы будем оберегать эти берега от набегов с моря. И мы это условие исполняем неукоснительно. Помимо того — и да простит меня святой Бернар! — при всем моем уважении к ордену Храма, я не обязан доставлять родственниц маршала де Шампера туда, куда им вздумается, и уж тем более в обществе их верных рыцарей.

«Великолепно! Он хорошо осведомлен о наших отношениях с Джоанной!» — порадовался про себя Мартин.

— Но сеньор Чезаре! Как же иначе я смогу доставить в Святую землю эту благородную даму, совершающую паломничество с благой целью?

Позади Мартина хмыкнул капеллан крепости — отец Паоло.

— Паломничество? — язвительно произнес он. — На землю, где проповедовал сам Спаситель мира, стремятся те, кто желает избавиться от греха. Но дама, которую вы сопровождаете, похоже, не кается, а упивается грехом. И вы, орденский брат, не хуже меня должны сознавать это и не потворствовать прихотям сеньоры. Даже если они вам по нраву.

Мартин представил, как бы вел себя в таких обстоятельствах Обри. Он побагровел, хватил кулаком по столу и в самых энергичных выражениях заверил обоих, что дама Джоанна де Ринель — воплощенные благочестие и скромность, а сам он строго исполняет принесенные им обеты.

— Довольно! — Комендант крепости так резко отставил чашу, что густое красное вино плеснулось через край. — Мы не ваши слуги, сеньор, и ничем вам не обязаны, тем более что вы с госпожой Джоанной смутили покой гарнизона и нашего мирного городка. Мне со всех сторон жалуются, что вы ведете себя… скажем, не так, как подобает вести себя с замужней женщиной рыцарю-госпитальеру, следующему уставу ордена.

— Жалобы? — отмахнулся Мартин. — Какие еще жалобы? — Однако впрямую отрицать свою связь с Джоанной де Ринель не стал, наоборот — позволил себе развязную ухмылку. — О, сеньор! Что эти схизматики понимают в орденских уставах? Пусть лучше поглядят на мою прекрасную спутницу, и тогда им станет раз и навсегда ясно, что их смуглые, как головешки, гречанки не достойны даже башмачки ей развязать!

Заметив, что комендант едва выносит его присутствие, Мартин наконец-то откланялся, напоследок небрежно заметив, что из-за проклятой забывчивости опять не принес деньги за лютню, которую недавно приобрел у одного из помощников коменданта, но уж завтра непременно пришлет своего оруженосца…

Покинув покои коменданта, Мартин начал с топотом спускаться по лестнице, но на полпути остановился и в два бесшумных прыжка вернулся к двери. На его лице заиграла улыбка — на сей раз его собственная: один уголок рта выше другого, что всегда придавало ей оттенок иронии. Он слышал, как возмущается капеллан: этот надменный и развязный госпитальер не только не скрывает любовную связь с сестрой маршала храмовников, но и ведет себя так, словно начальник генуэзского гарнизона находится у него в подчинении. Сеньор Чезаре мрачно хмыкал, слушая священника, а затем добавил, что всегда сомневался в добродетели иоаннитов.

«Ну, сеньоры, — пробормотал себе под нос Мартин, — уж теперь-то вы меня точно не забудете! И если кто-либо спросит вас, в каких отношениях я состоял с сестрой маршала тамплиеров, ответ последует незамедлительно…»

Да, все шло именно так, как задумал Ашер бен Соломон.

Выскользнув из башни, где находились апартаменты коменданта, Мартин оказался на крепостной стене. Стена огибала край отвесного утеса, а сама крепость располагалась на скалистой возвышенности, господствовавшей над побережьем и городком Олимпос. Отсюда были хорошо видны отроги гор, над которыми высилась розоватая снежная шапка Ликийского Олимпа,[99] внизу шумел прибой.

Море было неспокойно уже несколько дней, вспененные валы один за другим накатывались на пологий песчаный берег, на котором там и сям виднелись вытащенные на сушу от греха подальше рыбацкие суденышки. Если галея, принадлежащая генуэзцам, и в самом деле крейсирует вдоль побережья, при такой погоде вернется она не скоро. Из-за этого им с Джоанной придется еще на некоторое время задержаться в этом захудалом городишке в ожидании какого-нибудь судна, плывущего вдоль побережья.