Лазарит

Он старался говорить, как пьяный, слегка заплетая языком и покачиваясь, но при этом пятясь от стражников. Ему ничего не стоило бы справиться с обоими, но на их звучный окрик в переулок с Королевской улицы свернули еще двое с факелами, и теперь пристально разглядывали ноющего и покачивающегося незнакомца с опущенным на лицо капюшоном. Одного взгляда Мартину хватило, чтобы понять: эта пара — не просто квартальные сторожа, а хорошо вооруженные городские стражники. Они остановились посреди мостовой, преграждая ему путь к отступлению.

— Говори прямо — откуда идешь? — потребовал один из них.

— Клянусь Каабой, я не могу этого вам сказать! — жалобно затянул Мартин. — Моя прекрасная возлюбленная, из лука бровей которой я ранен в самое сердце, не должна пострадать, если вы задержите меня. О Аллах, отпустите меня, добрые люди, ибо я люблю ее, как светлое небо над головой, а супруг ее, уважаемый и грозный человек, не должен узнать, что я был в его доме в столь поздний… или, скорее, ранний час! О, как быстро летит время у ног возлюбленной!.. Поэтому заклинаю вас покрывалом Хадиджи, супруги Пророка: позвольте мне мирно удалиться!..

Не прекращая молоть языком, Мартин отмечал важные детали: те двое, что наткнулись на него первыми, одеты в простые кожаные куртки, однако оба в касках. В руках у каждого — короткое копье. Городские стражники экипированы как воины-пехотинцы: оба в кольчугах и добротных шлемах, на поясе у каждого сабля и кинжал. А у него самого — пара кинжалов, спрятанных в широком поясе, и легкий панцирь из вареной буйволовой кожи под туникой. Перед тем, как отправиться в город, пришлось оставить все металлическое в лагере, чтобы не производить лишнего шума. И справиться с четверыми…

В этот миг один из стражников, стоявших позади Мартина, сорвал с его головы капюшон и осветил факелом его лицо и светлые выгоревшие волосы.

— Шайтан! Да никак это кафир!

— И к тому же хорошо болтающий по-нашему, — добавил его спутник, обнажая саблю.

Мартин умоляюще сложил руки на груди и залопотал, что никакой он не кафир, а просто служит толмачом при начальнике гарнизона благородном аль-Маштубе, и теперь он…

Продолжения не последовало. Стремительно ринувшись вперед, он с силой ударил одного из сторожей ногой в промежность, и пока тот, издавая булькающие звуки, опускался на мостовую, вырвал копье из рук второго. Моментально обернувшись, Мартин древком копья отразил сабельный удар со спины, после чего тупой конец древка с хрустом врезался в переносье одного из городских стражников, а острие, секундой позже, — в живот обезоруженного квартального стража. Извлекать его оттуда не было времени — Мартин нанес жестокий удар пяткой в подреберье единственного уцелевшего стражника, который из-за стремительности происходящего успел лишь до половины извлечь саблю из ножен. Вместо него это сделал Мартин, а в следующую секунду голубая полоса дамасской стали со свистом прошлась по открытой части лица воина, раскроив его наискось. Не переводя дыхания, Мартин нанес удар сверху по загривку корчившегося на камнях квартального сторожа, перерубив вместе с шеей кожаный наплечник. Голова отделилась от тела, ударила струя черной в утреннем полусвете крови.

Оставалось добить двоих — того, кому досталось древком между ног, и воина с располосованным лицом. Что он и сделал не колеблясь.

Дождавшись, пока дыхание выровняется, Мартин прислушался. Он остался цел и невредим, и тем не менее был очень недоволен собой. Ночь выдалась слишком шумной: сперва стычка с нищими, теперь эти четверо. И в любую минуту могут появиться другие, привлеченные звуками схватки.

Он затоптал догоравший на земле факел, огляделся, и внезапно в полусумраке раннего утра заметил высоко на фронтоне дома, у ограды которого лежали тела стражников, то, что так усердно искал: там, куда не добрались правоверные со своими тесаками, уцелело изображение оскалившейся в усмешке собачьей пасти. Сомнений больше не было. Как не было сомнений и в том, что сестре его благодетеля Ашера бен Соломона весьма не поздоровится, если утром у ее дверей найдут четыре трупа.

Необходимо отделаться от них. Одно тело Мартин переместил в соседний тупик и спрятал в растущих у потрескавшейся стены кустах; второе, обезглавленное, вместе с головой, оттащил подальше и бросил у старой давильни для винограда близ одного из домов. Когда он возвращался за следующим мертвецом, его светлая одежда была вся в крови, и он ломал голову над тем, куда бы ему забиться, чтобы, не привлекая внимания, дождаться следующей ночи. Но едва ступив в переулок, замер: двух тел, еще остававшихся здесь, больше не было. В смутном сером свете какой-то рослый и грузный человек в полосатом халате и чалме тщательно стирал ветошью кровь с камней.

Мартин бросил взгляд на дверь дома с мезузой: она была приоткрыта. В темном проеме виднелось покрывало женщины, ожидавшей с кувшином воды в руках.