Льды возвращаются

— Из-за тебя.

Лена, глядя в глаза Бурову, медленно проговорила:

— У тебя, Буров, сумасшедшинки в глазах… Ты удивительный, но ты не мой, ты мне не нужен…

— Лена! Что ты говоришь, опомнись!.. Я не смел прикоснуться к тебе, но сейчас…

— Ты мне не нужен, ты чужой… Все запутается… Какой ты сильный! — она зажмурилась, гладя его по волосам, но едва он делал движение, как пальцы сжимали его волосы, удерживая голову.

— Я не могу выговорить это слово. Ты его знаешь. Даже оно ничего не выразит.

— А я понимаю тебя. Ты мне нравишься… нравишься потому, что ты такой, но… любить за что-нибудь нельзя… любить можно только вопреки, вопреки всему… обстоятельствам, здравому смыслу, собственному счастью.

— Так пусть будет вопреки! Вопреки всему, но только для нас… для нас вместе. Мы будем всегда вместе…

Буров уже не обращал внимания на сопротивление Лены, он обнял ее талию, спрятал лицо в ее колени.

— Вместе? — переспросила Лена. — Никогда, милый… Никогда.

Буров вскочил на ноги:

— Почему?

— Ты проходишь мимо, задевая меня плечом, а я… я беременна.

Буров ухватился за мраморную доску камина.

Лена сидела, откинувшись на стуле с полузакрытыми глазами. Потом она сползла на шкуру и, усевшись на ней, стала смотреть в огонь.

— Зачем… так шутить? — хрипло спросил Буров.

Лена покачала головой:

— Я не знаю, кто будет… мальчик или девочка?

Буров почувствовал, что лоб у него стал мокрым.

— Я провожу вас, — сказал он, сдерживая бешенство.

Она встала и принялась поправлять волосы перед зеркалом, стоявшим на камине.

Отблески пламени играли на ее бледном, освещенном снизу лице, казалось, что оно все время меняется.

Она не смотрела на Бурова.

— Не трудитесь, — сказала она, — я зайду к вашей соседке.

— Как пожелаете, — скрипнул зубами Буров.

Елена Кирилловна, подтянутая, прямая, вышла из комнаты и без стука вошла в соседнюю.

Буров, не попадая в рукав лыжной куртки, выскочил на улицу.

Там началась пурга. Дрожащими руками он налаживал крепление на лыжах. Резко оттолкнувшись палками, он бросился в воющую белую стену снега.

Калерия Константиновна стояла перед прислонившейся к двери Леной и даже не говорила, а шипела:

— О, милая! Я все же была лучшего мнения о ваших способностях. Как вы могли, как вы смели!..

— Неуместное проявление страстей, — устало сказала Шаховская. — Я действительно жду ребенка.

— Какая низость! — воскликнула Калерия Константиновна. — Разве нет выхода! Я договорюсь с академиком. Гнойный аппендицит, срочная операция на острове Диксон. Самолет. Через неделю вы будете снова здесь, а он — у ваших ног.

Лена замотала головой.

— Я не знаю, кто будет: мальчик или девочка. Я хочу мальчика.

— Дура! Шлюха! Гадина без отца и матери!.. — не повышая голоса, говорила Калерия Константиновна.

Шаховская качала головой:

— На меня это не подействует.

Обе женщины оглянулись.

В передней стояла красная от смущения Люда, в глазах ее блестели слезы.

— Дверь наружу была открыта, — сказала она. — А где Сергей Андреевич?

Калерия Константиновна повернулась к ней спиной.

— Буров ушел… он любит одиночество в тундре. Посмотри, Лю, здесь ли его лыжи? — сказала Елена Кирилловна.

— Он ушел на лыжах? — ужаснулась Люда. — Да вы знаете, что на улице творится?

— Я ничего не знаю, — усталым голосом сказала Елена Кирилловна.

— Что? — обернулась Калерия Константиновна. — На улице праздник?

— На улице пурга! — отчеканила Люда. — Я беру ваши лыжи.

Громыхая палками, она выскочила на крыльцо.

Лыжня уходила во тьму. Люда побежала по этой лыжне. Она не знала, чего она хотела, она не знала, что делает, ей нужно было догнать Бурова. Огни поселка скрылись за спиной. Ветер дул одновременно отовсюду, снег крутился, слепил глаза…

— Она беременна! — всхлипывала Люда. — А он не вернется… он погибнет.

Глава пятая НОВЫЙ МАРАФОН

Я снова вытащила свою общую тетрадку. Мне кажется, я целую вечность не писала в ней. Но сейчас произошло такое, что я не имею права не писать…

Академик Овесян вызвал маму на установку нового «Подводного солнца». Буров велел мне ехать вместе с ней.

Я чувствовала себя разведчицей. Я угадывала, что Буров что-то задумал и посылает меня неспроста.

Мы поехали с мамой на оленях. Это было очень интересно. Я сама пробовала править хореем, такой длинной палкой, которую слушают олени. Они удивительно смирные и приятные животные. Прежде я никогда не думала, что они такие маленькие, всего по грудь мне.

А бегают они быстро, но как бы ни скакали, несут рога параллельно земле, не колебля их.

Овесян, как он говорил, несколько раз выходил встречать нас и наконец встретил.

Я знала, зачем ему понадобилась мама. Он не хотел без нее зажигать новое «Подводное солнце». Все-таки она очень много значила для него в жизни, хоть они и спорили всегда.

Амас Иосифович даже не дал нам с мамой отогреться.

— В блиндаж! Скорее в блиндаж! — торопил он. — Кофе вас там ждет… И даже кое-что покрепче.

— Ей еще нельзя, рано, — строго сказала мама.

Академик выразительно подмигнул мне. Я уже пила коньяк… Он же меня и угощал еще в Москве.

— Это только в случае победы, — сказал он.