Льды возвращаются

Он повел нас снежными тропами к округлому холму, в глубине которого соорудили бетонное убежище.

Я спускалась по темной лестнице, нащупывая рукой шершавую холодную стену. Потом зажглось электричество. Впереди шел Овесян с мамой.

Блиндаж был с узкими горизонтальными бойницами, совсем как на войне, только вместо пулеметов здесь были приборы. Противоположную узким щелям стену занимал пульт с рукоятками и кнопками, в которых я, конечно, разобраться не могла.

Академик протянул мне темные очки.

А на улице и так было темно. Теперь узкие щели стали черными.

Академик отдал команду. После этого в репродукторе послышался голос, предупреждающий об опасности:

— Всем укрыться в убежищах! Атомный взрыв! Всем укрыться в убежищах…

Мне стало жутко, и я ничего не могла сделать с зубами: они начинали стучать. Если бы Буров меня увидел, он стал бы презирать…

Потом в репродукторе стал стучать метроном.

— Все, как тогда, — оглянувшись на маму, сказал Овесян.

Она улыбнулась ему.

В репродукторе слышался голос:

— Девять, восемь, семь, шесть…

Я ухватилась за спинку стула, на который села мама, до боли сжала пальцы.

— Пять, четыре, три, два…

Овесян поднял руку.

— Один… ноль! — в унисон с репродуктором крикнул он.

Я смотрела в черную щель. Мне показалось, что ничего там не произошло. Но вдруг на горизонте беззвучно выросло огненное дерево… Именно дерево, потому что оно расплылось вверху светящейся листвой. Говорят, что у гриба атомного взрыва черная шляпка. Это только днем. А в полярную беззвездную ночь эта черная шляпка светилась.

И потом заколебалась почва. У меня кружилась голова.

У подножия огненного дерева на горизонте образовался белый холм, словно море со льдами приподнялось там.

И только потом на нас обрушился звук. Он сжал голову, в глазах у меня помутилось, стены поехалн куда-то вбок. Если бы я судорожно не держалась за стул, я упала бы.

Академик целовал маму.

Потом, одетые в неуклюжие противоядерные балахоны поверх шуб, мы вышли на берег моря.

Мама и академик уже знали, что все вышло, как ждали, произошел не только инициирующий атомный взрыв, загорелось под водой и атомное «солнце». Реакции, которые не проходили на старом месте, здесь протекали нормально.

На берегу мы застали капитана Терехова в таком же, как у нас, балахоне.

Овесян обнял его за плечи:

— Ну, как ледовый волк? Конец пришел твоим льдам! Доволен? Сейчас коньяк будем пить, плясать, шашлык жарить!..

— Поднимать ледокол будем, — ответил капитан.

— Да! Поднимать будем, вместе с бокалами!.. Ты только посмотри, как быстро освобождается от льдов полынья. Слушай, капитан. Хочешь ледовую разведку провести? Бери катер, иди к старой установке. Если пройдешь на катере — значит, скоро вся полынья от льдов освободится.

— Можно я тоже поеду с капитаном? — попросила я.

Мама хотела запротестовать.

— Можно! Можно! Пойдешь против течения. Никакой опасной радиации. Будешь гонцом нового марафона. Сообщишь Бурову о победе слепцов. Скажешь: вслепую, а зажгли «солнце».

— Почему вслепую? — удивился капитан.

— Потому что так и не поняли, почему оно погасло. А ты думаешь, люди знали, что такое электрический ток, когда строили первые динамомашины?

Капитану не терпелось скорее плыть к своему ледоколу, готовиться к его подъему.

Так и не успел Овесян угостить нас с ним коньяком.

Катер весело застучал мотором, и мы отплыли от берега. Может быть, атомный взрыв разогнал тучи, в небе светили звезды, но они померкли сейчас рядом с роскошными занавесями, которые свисали с неба, переливаясь нежными фиолетовыми и красноватыми тонами. Овесян шутил, что это все в честь одержанной ими победы.

Я видела такое сияние впервые, и мне оно действительно казалось связанным с тем, что здесь недавно произошло.

Капитан сам сидел за рулем и искусно вел катер, выбирая разводья. Мы двигались против течения и против ветра, который гнал нам навстречу льдины, оттаявшие в районе подводного вулкана. Он словно работал в паре с «Подводным солнцем», подогревая полынью.

За каких-нибудь два часа мы уже были около нашего научного городка.

Буров и Елена Кирилловна встречали меня.

У них был загадочный вид. Они, конечно, уже знали обо всем. Им сообщили по телефону, но они и сами видели атомный взрыв. Он вызвал здесь такой ураган, что с Великой яранги чуть не сорвало купол, оборвалось несколько струн-растяжек.

— Ну, Люд, — сказал Буров, когда мы пришли, — значит, академик сказал, что это новый марафон?

— Да, новая Марафонская битва, выигранная им. А я, как знаменитый гонец, должна была добежать до вас, но умирать у ваших ног он не позволил.

— Правильно сделал. Потому что сейчас надо бежать обратно.

— Как обратно? — не поняла я.

Тогда Буров усадил меня на табуретку и сам сел напротив, как обычно папа садился:

— Слушай, Люд. Сейчас получено страшное известие об ядерном взрыве.

— Почему страшное! Радостное, — поправила я.

Буров отрицательно покачал головой: