Лебеди остаются на Урале

Буран понял, что оплошал. Не стоило так начинать разговор. Ему хотелось расспросить обо всем, что делается в ауле.

— Все такой же красивый и молодцеватый. Вижу, усики отпустил. Девушкам это нравится, да, наверно, не всем. Не так ли?

Хамит громко засмеялся.

— С нас достаточно и тех, кто нас любит. И другим надо оставить, всех не перелюбишь!

— А как мои родители?

— Ничего, живут, в колхозе они теперь.

Еле сдержался, чтобы не расспросить о Камиле, но вовремя прикусил язык, не произнес дорогое имя любимой.

Хамит чувствовал себя неловко с Бураном.

— Вот не думал встретить тебя, — сказал он, вызывающе глядя ему в глаза.

— Не рад, что ли?

— Мне ты, во всяком случае, не мешаешь… Значит, домой…

И сразу прошла радость от встречи с земляком. Буран усмехнулся.

— Чего остается солдату? Домой тороплюсь.

— Что же, торопись. Тебя давно ждут в ауле. Только не знали, почему задержался… На одном коне вдвоем не усесться. Верно говорят — конный пешему не товарищ. Поскачу покамест… Обрадую твоих…

Хамит, ускакав, оставил в душе Бурана необъяснимую тревогу. Вспоминая разговор с ним, Буран уловил в словах Хамита какой-то тайный смысл. На что он намекал? Что значат эти недомолвки?

Весенняя дорога не бывает оживленной, но все же Бурану, несмотря на распутицу, нет-нет да встречались телеги с горючим, семенами, удобрениями — видимо, колхозники запасались на время разлива. Но все они были из других аулов.

Километрах в пяти-шести от Карасяя Бурану повстречалась девушка, уверенно, как заправский кавалерист, сидевшая в седле. Конь шел крупным галопом. Подъехав совсем близко, она наклонилась вперед и сказала:

— Я думала, вы изменились, а вы все такой же. Честное слово, вам идет форма. Жаль, что я не нужна, пошла бы в пограничники.

Буран улыбнулся. Кто эта девушка? От нее не ускользнула мимолетная улыбка, скорее выражающая недоумение, чем насмешку.

— Здравствуйте, — растерянно ответил Буран. — Где-то мы встречались с вами, да вот вспомнить не могу.

— Неужели забыли меня? — ахнула всадница и весело рассмеялась.

Буран так и не понял: шутит она или говорит правду?

«Должно быть, карасяйка, — размышлял он. — В других аулах таких красивых девушек не встретишь… И меня как будто знает. Но если она и в самом деле карасяйка, то как же я мог забыть свою землячку, да еще такую красавицу?»

Девушка внимательно следила за ним и не пыталась облегчить его задачу.

— Конечно, разве упомнишь всех девушек, с кем встречаешься в дороге! — слукавила она.

В ее голосе чувствовались насмешка и вызов. Громкий и непринужденный смех как будто говорил: «Подумаешь, большая беда, если даже и не вспомнишь! Разве я в этом нуждаюсь? Я попридержала коня возле тебя вовсе не для того, чтобы напомнить о себе, а просто мне хотелось дать бедному животному небольшой отдых. Разве не видишь на губах коня пену? Стоит мне отпустить поводья, и я опять ускачу».

Ему хотелось выкрутиться из неловкого положения без ущерба для себя и выяснить, наконец, кто же эта девушка.

— Если бы нам было по пути и обоим в Карасяй, мы успели бы наговориться и вспомнить друг друга…

— Мне в другую сторону, — сказала девушка. — Вместо Кабира еду. Поздно уже, да что поделаешь. Из-за меня не отменят совещание в райкоме.

Всадница заторопилась.

— Вы, конечно, не помните девчонку, которая три года назад, в день проводов, вручила вам букет цветов?

— Зифа?

— Она самая… И знаете… — глухо произнесла она, — мне пора…

Зифа вдела ноги в стремена, ослабила поводья. Конь рванулся вперед. Буран крикнул ей вслед:

— Постойте, Зифа, постойте! — Он так и не успел спросить о Камиле.

Отъехав шагов двадцать, Зифа круто остановила коня, крикнула:

— Зачем вы так долго задержались? — И, не дожидаясь ответа, погнала коня под гору.

Продолжая путь, он думал: «Всего три года прошло, и как расцвела эта маленькая девочка!» Только теперь Буран ощутил, как долго он пробыл в чужих краях.

Если бы что-нибудь случилось с родителями, она не стала бы скрывать… Так, может быть, с Камилей?.. Буран ускорил шаг.

Он старался успокоить себя: Зифа молодая, озорная, не знает, куда силы девать, вот и расстраивает своими шуточками людей.

Багряный диск солнца садился за ощетинившимися вершинами голых деревьев. Казалось, оно подпрыгнуло на острых шпилях елей, как мяч на неровной площадке, а потом врезалось в самую гущу леса и застыло. Не хочется ему, видно, уходить с Урала. Голубые тени спустились на дальние горы. Подул ветер.

«Да что это я загрустил?» — рассмеялся Буран. И, махнув рукой, как бы сказав себе «хватит», стал насвистывать новую мелодию. Если бы ее переложить на слова, то получилось бы что-нибудь вроде: «Хороши девушки нашей долины… Хороши девушки нашей долины… Хороши девушки нашей долины…» — и так без конца.

3

На берегу Белой, когда Буран считал себя уже дома, неожиданная преграда отрезала ему путь в родной аул. Между берегом и льдом кипела вешняя вода. Правда, ширина ее не превышала полутора метров, но кто знает, какова глубина полыньи?