Лебеди остаются на Урале

— Ба, Буран, сын Закира, если не ошибаюсь! — обрадовался старик. — Не из армии ли так поздно возвращаешься?

— Из армии. А вам почему не спится?

— Третьи сутки аул охраняю, — с достоинством ответил Шаймурат. — Сам знаешь, Белая не любит шутить.

— Сельсовет заставил, что ли? — улыбнулся парень.

— Собственная душа — лучший сельский Совет, — недовольно пробурчал старик. — Дома знают, что приедешь?

— О том, что приеду, знают. Не знают только, что сегодня.

— Так торопись.

— Есть торопиться.

Аул укладывался спать, из окон косо падал свет тусклых керосиновых ламп. Редкие пешеходы, узнавая Бурана, приветствовали его, а те, кто не узнавал, провожали любопытным взглядом.

Затаив дыхание подходил он к отцовскому дому. Остановился перед воротами, чтобы передохнуть. За его отсутствие постройки будто изменились, изба представлялась ему более высокой и просторной. Проворчали петли ворот. Перед Бураном открылась унылая картина: баня как будто вросла в землю, покосился забор, все стосковалось по молодым и сильным рукам хозяина. Наконец-то он дома!

Мать, услышав голос сына, дрожащими руками отперла дверь и прильнула к его плечу. Он не услышал ни плача, ни радостного смеха. Старая женщина только чуть прислушивалась к сердцу сына. Ее маленькие сухие руки поискали друг друга за его спиной, но пальцы не переплелись: сын возмужал, раздался в плечах.

Первым пришел в себя Буран. Ласково снимая ее руки с плеч, он сказал:

— Вот и служба кончилась! А отец где?

Про себя подумал: «Проседь выступила даже на бровях. Как она согнулась!»

— Где же ему быть, как не в канцелярии, — поспешно ответила мать. — Его назначили сторожем при правлении. Заделался теперь активистом, на все заседания ходит. В этом самому Ясави не уступит…

Возвращение солдата — большое событие в Карасяе. Несмотря на поздний час, в дом пришли гости: дальние и близкие родственники, соседи и просто односельчане, которые успели узнать о возвращении Бурана. Добрая весть облетает аул на крыльях ласточки.

Мужчины крепко жали руки. Женщины, умиленно поглядывая на него, осторожно расспрашивали о проведенных вдали годах. Девушки жались к двери, мальчишеские лица облепили окна.

Подошли сверстники, уже отслужившие в Красной Армии. Тут были неразлучные соседи Ибрагим и Халил, известный силач рябой Давлет, который сам себя величал «председателем союза рябых». Давно ли Буран уезжал с ними на одной телеге в райвоенкомат?

— Шел домой, вижу — у вас свет. Нет, думаю, это неспроста. Дай-ка загляну, — говорит Давлет. — До отделенного дослужился?

— Как видишь.

— Мой Мансур тоже к морю уехал служить. Не приходилось встречаться? — спросила одна из соседок.

Давлет расхохотался.

— Что ж вы, енгяй[3], думаете, море такое же маленькое, как наше зеленое озеро на вершине Девичьей горы? Поднял глаза — и увидел карасяевца?

Дочь председателя Магира застенчиво спросила:

— Не страшно у самого моря? Говорят, там бывают бури посильнее наших метелиц?

— Бывают и посильнее.

— У меня нога легкая, непременно быть в этой избе свадьбе, — тараторила тем временем вдова Хадича.

Буран стоял возле печки, смущенный и взволнованный всеобщим вниманием. В избу набилось столько народу, что он не знал, как всех принять, кому отвечать, куда усадить.

Прибежал запыхавшийся отец. Проталкиваясь сквозь толпу гостей, он суетливо говорил:

— Сидим, значит, с Ясави, ведем счеты-расчеты. Вдруг говорят: «Дядя Закир, твой сын вернулся». Пришлось отложить заседание. Ясави вскоре сюда придет. Здравствуй, сын! Вижу, вытянулся, стал добрым молодцем. Весь в меня, — сияя, сказал он.

При последнем замечании Закира по избе прошел смешок. Мало походили друг на друга маленький, сухонький старик и его сын, стройный, высокий парень. Вдова Хадича, которую все звали Мухой, с иронией заметила:

— В самом деле, издали вас можно перепутать!

Старик не обиделся. Он обратился к жене:

— Ради такого радостного события мы не прочь попробовать твою медовку.

Надо отдать справедливость карасяевцам, они умеют соблюдать обычаи. Как только хозяйка разостлала на нарах самотканую красную в узорах скатерть, многие гости стали прощаться, придумывая всевозможные оправдания. Медовка не чай, всех не напоишь! По обычаю в первый день должны собираться только родственники и самые близкие соседи.

Однако Закир и хозяйка дома Танхылу горячо уговаривали гостей остаться.

— Нары большие, всем места хватит!

— Не раз еще побываем у вас, — отвечали гости, торопясь уйти.

В избе осталось человек пятнадцать. Буран не потчевал гостей — он сам был гостем. Казалось, он целиком поглощен разговором с Давлетом, но если бы Давлет был более внимательным и чутким, то заметил бы, что Буран рассеян и все время нетерпеливо поглядывает на дверь.

Голос Ясави услышали еще со двора.

Все заулыбались. Председатель не чуждается людей. Ему близки человеческая радость и горе. В прошлом году, выбирая его председателем, крестьяне еще сомневались. «Неизвестно, чем кончится наша затея с общим хозяйством, — говорили осторожные люди. — Ясави — умный человек, умеет вести хозяйство. Видный и перед начальством не тушуется. Пусть походит в председателях…»