Лебединая дорога

Стрела поразила цель без промаха. Видга знал, что говорил, и успел вовремя отшатнуться — кулак сына ярла со стуком ударил в твердые бревна. Лют вскрикнул в голос, но боль его не остановила. Даже не задержала… Они сцепились — рухнули на снег и покатились по нему, с хрустом всаживая в живое кулаки и колени, зверея от первой крови и давно копившихся обид… Оба были оружны, но ножа не вытащил ни один — позабыли…

Приятели Люта побросали мешки с угощением и обступили рычащий, стонущий от ненависти клубок. Забава грозила окончиться худо.

— Растащить, что ли, пока не убились, — проговорил кто-то нерешительно.

Другой добавил:

— Да кто хоть начал-то?

Пир в княжеской гриднице был в самом разгаре. Уже принесли деревянное блюдо с горой еще не остывшего печева, поставили перед Мстиславом, и старый князь, укрывшись за ним, спросил во всеуслышание, видно ли его.

— Где ты, княже? — спросила черноглазая дочь Радогостя.

— Вот и в следующем году пускай видно не будет, — сказал Мстислав из-за блюда.

Потом в доме погасили все огни, и он сам, своими руками затеплил новую, живую искру: она будет светить и греть в Новом дворе до другой зимы.

Пировавшие веселились вовсю. В гриднице с ее окнами было не теплее, чем во дворе, — гостей грели напитки из княжеской медуши да жаркие шубы. Почти не пили только двое князей. Чурила привычно оглядывал стол, проверяя, не родилась ли где хмельная ссора. Но все шло лучше не бывает: даже Хельги Виглафссон и боярин Вышата, нарочно посаженные «в блюде», после долгого и неприязненного молчания о чем-то разговорились и скоро уже угощали один другого, точно старые друзья.

Но едва успел порадоваться этому молодой князь, как возник в двери красный с мороза, распаренный рядович… Один раз глянул на него Чурила и понял: беда.

Краткое мгновение промедлил князь. Понадеялся, что у того хватит ума подойти незаметно, за спинами… Просчитался. Как был в необметенных сапогах, в блестках снежинок, вывалился бородач на середину гридницы. Да и бухнул:

— Неладно дело, Мстиславич! Отрок твой Лют с Витенегом-княжичем друг друга чуть не поубивали…

Гридница заволновалась — услышали все. Поди теперь отложи дело до завтра, когда те и другие протрезвеют и остынут. Чурила угрюмо поднялся, про себя пожелав рядовичу онеметь.

— Сюда обоих.

Мстислав следил за сыном не вмешиваясь. Тяжко — так что же: не все ему, отцу, рядом сидеть…

Отроки вкинули в гридницу драчунов. Их растащили в тот самый момент, когда ярость достигла предела, а крови, чтобы затушить жар, пролилось еще недостаточно. Кто держал верх, понять было невозможно: каждый успел в клочья разодрать на противнике одежду, у обоих заплывали подбитые глаза, из носов одинаково сочилась кровь…

Чурила повел бровью, и двое, державшие Видгу, отступили. Такая несправедливость заставила Люта отчаянно рвануться, но его удержали, наградив для острастки подзатыльником.

— Чего не поделили? — спросил князь. И Лют крикнул, не дав Видге раскрыть рта и желая обойти его хотя бы здесь:

— Он меня… назвал… назвал… И осекся — не мог сам произнести о себе то, чего не спускал еще никому.

— Рабичичем, — подсказал Видга.

Воинам понадобилась вся их сноровка, чтобы остановить Люта и заткнуть ему рот. Парень оказался силен, как молодой конь, и так же горласт.

А Халльгрим Виглафссон огляделся по сторонам и увидел, как Вышата Добрынич отодвинулся от Хельги, нарочитым движением подобрав полу богатой шубы.

Хельги не пошевелился — нет, он не станет связываться с ярлом прямо на пиру, всему свое время. Но когда он покосился на соседа — в глазах его была смерть…

— Разреши, конунг, я скажу им кое-что, — обратился Халльгрим к Чуриле. — Это ведь мой сын.

Он казался очень спокойным. Князь кивнул:

— Только не прогневайся… отрока я сам накажу.

— Не беспокойся, — усмехнулся викинг и полез вон из-за стола.

Видга приметил отца сразу, как только вошел. И ему тут же мучительно захотелось вернуть время назад и остаться дома, в своем Конце, где не было ни Люта, ни конунга, ни Вестейна ярла…

— Дай сюда твой меч, — сказал ему Халльгрим. Сказал не тихо и не громко, но так, что сердце Видги сперва бешено заколотилось, а потом ухнуло куда-то и пропало, точно вовсе остановившись.

Деревянными пальцами он распутал так и не развязанный ремешок. Вынул меч и протянул его отцу — рукоятью вперед.

Халльгрим выхватил у него когда-то подаренное оружие… Железные руки с силой согнули закаленный клинок. Вороненое лезвие сперва упруго напряглось, потом с коротким щелчком переломилось надвое.

— Я думал, у меня есть сын! — сказал Халльгрим. И многие потом утверждали, будто он даже пошатнулся при этих словах, видно, нелегко они ему дались… А хевдинг продолжал:

— Спроси женщин, они покажут тебе пиво, которое я велел варить для эттлейдинга. А весной я хотел заложить для тебя драккар, и Олав обещал мне, что нелегко будет найти то море, где сыщется равный ему!

От лица Видги постепенно отлила вся краска, только кровь продолжала течь из ноздрей, и он больше не пытался ее унять. Халльгрим сказал еще:

— То-то мало печали оставил ты в Торсфиорде, когда мы уходили из дому.