Лебединая песня. Любовь покоится в крови

Они прибыли туда почти в половине третьего, когда толпа родителей и учеников уже входила в здание. На лицах гостей были написаны обреченность и уныние людей, решившихся ради соблюдения приличий выдержать пару часов ужасной скуки. И только горстка отцов, просидевших весь обед в местном баре, выражала нечто похожее на веселье. Немалая часть публики отправилась смотреть крикет: матч уже начался, и Фен, заходя в корпус через боковые двери, с сожалением бросил взгляд на зеленое поле, где белые рубашки игроков пестрели на фоне солнечной лужайки. Часы на Доме Хаббарда пробили половину четвертого. Под сдержанный гул зрителей Фен, директор и члены городского совета поднялись на сцену.

Здание внутри было таким же голым, как снаружи. К тому же внешне оно выглядело ненадежным: казалось, что его выстроили из картона, и набившаяся в него публика могла запросто проломить стены и вывалиться наружу. Воздух в зале был спертым, и зрители усиленно обмахивались буклетами с программкой. Впереди на жестких деревянных лавках сидели учителя с кислыми лицами, выражавшими все промежуточные стадии между легкой апатией и глубокой комой. Позади в центральной части зала обливались потом бесчисленные родители. А на верхней галерее, где старые часы с незапамятных времен застыли на без четверти одиннадцать, томились плотно утрамбованные ученики: все, кроме получателей наград, которых уже выстроили в шеренгу в боковом коридорчике, примыкавшем к сцене. Все это шепталось, ерзало и шаркало ногами. Кто-то пытался открыть заклинившее окно. В стеклянные двери под балконом с улицы заглядывали расплывчатые лица.

Фен, директор и глава совета устроились на помосте позади длинного стола, заваленного книгами. Слева от него шуршал бумагами Солтмарш — в его обязанности, помимо всего прочего, входила покупка и организация раздачи наград. За их спиной на стоявших полукругом стульях разместились члены совета, выполнявшие декоративную роль, но имевшие торжественный и важный вид. Тишину нарушали приступы кашля. Наконец глава совета поднялся с места и произнес речь.

Он говорил длинно, расплывчато, шутливо и нравоучительно. Когда это бесконечное выступление закончилось — публика с облегчением приветствовала его аплодисментами, — встал директор и вкратце описал учебные и спортивные достижения за последний год, традиционно выразив надежду на грядущие успехи. В заключение он представил Фена, который сумел уложиться ровно в пять минут, чем заслужил горячую симпатию собравшихся в зале. После этого он раздал награды. Солтмарш читал по списку имена, а Фен брал со стола книги и вручал их соответствующим мальчикам, крепко пожимая им руки под всплеск аплодисментов. Один из учеников, не выдержав духоты и серьезности обстановки, упал в обморок, и его унесли.

— Кто-нибудь всегда падает в обморок, — меланхолично заметил директор.

Наконец Уимс, учитель музыки, сел за фортепиано и заиграл школьный гимн, аккомпанируя учащимся, которые не столько пропели, сколько проревели его с бурной радостью тюремных узников, выпущенных на поруки. Родители, не зная слов, стояли с суровым видом и раскрывали рты в самых неожиданных местах. На этом торжественная часть завершилась.

Фен оставил мантию в передней, пожал руку главе совета и, заверив директора, что непременно придет на его садовый вечер, вышел на свежий воздух. Стэгг уже ждал его на улице с портфельчиком в руке, с утомленным видом человека, который тщетно пытается сложить в уме несколько огромных сумм. Обменявшись приветствиями, они переместились по сухой траве в сторону Давенанта и вскоре оказались на достаточном расстоянии от толпы, медленно растекавшейся вокруг площадки для крикета или дрейфовавшей к директорскому кабинету.

— Итак, сэр, — начал Стэгг, — я обедал с начальником полиции. Он позвонил в Скотленд-Ярд, и завтра утром они пришлют своих людей. Не скрою, для меня это большое облегчение.

Фен покачал головой:

— К тому времени, когда они приедут, здесь уже нечего будет делать.

Суперинтендант пристально взглянул на профессора:

— Значит, та информация, о которой вы говорили…

— Сейчас я думаю не о ней. — Фен рассеянно огляделся по сторонам. — Давайте где-нибудь присядем и поговорим.

Неподалеку стояла лавочка, утонувшая в кустах лавра. Они сели на нее и закурили. Фен отмахнулся от осы, назойливо кружившейся у него перед носом.

— Короче, дело вот в чем, — сказал он. — Мотивом преступления послужила рукопись Шекспира и, вероятно, некоторые его письма.

Стэгг выглядел скорее озадаченным, чем удивленным.

— Рукопись, сэр? Она представляет какую-то ценность?

— Да, огромную. Полагаю, не менее миллиона долларов.

— Миллиона? — Стэгг усмехнулся. — Вы шутите, сэр?

— Нет, я говорю серьезно. А если добавить письма, сумма будет в два раза больше.

Суперинтендант, посмотрев в лицо Фену и не увидев в нем никаких намеков на розыгрыш, стал серьезным.

— Надеюсь, вы мне объясните, сэр. Я мало разбираюсь в подобных вопросах.

Фен сорвал лавровый лист и стал отрывать от жилок зеленую мякоть: