Lebens-Ansichten des Katers Murr / Житейские воззрения кота Мурра

При этих словах Юлии старик моментально стряхнул с себя свое приподнятое настроение. На лице его появилось выражение какой-то комической, почти карикатурной веселости, очень мало гармонировавшей со всем его существом.

– Прекраснейшая фрейлейн! – заговорил он резким тоном, каким обыкновенно странствующие шарлатаны расхваливают свои чудесные фокусы. – Прекраснейшая фрейлейн, капельку терпения, и я буду иметь честь показать вам в этом рыбачьем домике удивительнейшие вещи. Вот танцующие карлики, вот маленький турок, который знает, сколько лет каждому из присутствующих, вот автоматы, вот возрождающиеся существа, вот оптические зеркала – все это магические, чудесные вещи; но о главном я еще не упоминал. Вон там находится моя «невидимая девица»! Заметьте, она сидит там наверху в стеклянном шаре, но еще не говорит, потому что утомилась дальним путешествием: только что прибыла из Индии. Через несколько дней, прекраснейшая фрейлейн, моя невидимая девица сообщит разные тайны прошедшего и будущего, о принце Гекторе, о Северино и о всякой всячине. А теперь пока последует маленький дивертисмент.

С этими словами мейстер быстро и ловко привел в порядок разные машины и расставил оптические зеркала. Во всех углах комнаты все предметы пришли в движение: автоматы шагали взад и вперед, покачивая головами, искусственный петух, хлопая крыльями, запел ку-ку-ре-ку, и к пению петуха присоединились пронзительные крики попугаев. Юлия, хотя и привыкла к подобным шуткам мейстера, однако ею овладело чувство невольного страха.

– Мейстер, мейстер, что с вами? – спросила она испуганно.

– Дитя мое, – серьезным тоном заговорил мейстер, – со мной случилось нечто прекрасное, волшебное, тебе только не нужно об этом знать. А впрочем… Пусть себе эти заживо мертвые штуки проделывают свои фокусы, я же пока сообщу тебе некую тайну, насколько это необходимо и полезно для тебя. Милая Юлия, твоя родная мать закрыла пред тобою свое сердце, но я хочу заглянуть в него, чтобы ты узнала о грозящей тебе опасности и могла ее избежать. Узнай же прежде всего, что мать твоя твердо решила…

(М. прод.) …считаю за лучшее – воздержаться. Юноша-кот, будь благоразумен и не пичкай всюду своих стихов, когда честная проза может достаточно хорошо выразить твои мысли. Стихи нужно так же умело рассыпать там и сям в книге, написанной прозой, как в колбасах там и сям втиснуты кусочки сала: это придает смеси в ее целом наиболее заманчивый вид жирной сытости, наиболее соблазнительный вкус. Мои поэтические коллеги, несомненно, найдут такое сравнение вполне благородным и художественным, ибо оно напоминает нам о любимом нашем кушанье, и каждый, конечно, согласится, что нередко хорошее стихотворение так же украшает посредственный роман, как жирный кусок сала делает съедобной тощую колбасу. Говорю это смело, как кот, искушенный опытом и прошедший стадию эстетического образования.

Хотя мне, проникнутому известными философическими и моральными принципами, поведение Понто относительно барона казалось недостойным и жалким, однако я был совершенно пленен его внешней благопристойностью и изящной обходительностью. И напрасно убеждал я себя, что Понто, чуть-чуть понюхавший науки, стоит во всех отношениях ниже меня, напрасно твердил я себе, что у меня есть перед ним преимущество богатой эрудиции, тайный голос упорно говорил мне, что Понто во всем оставит меня в тени. Я был вынужден сознаться, что пудель Понто принадлежит к некоему высшему рангу.

Гениальная голова, как, например, моя, всегда и при каждом случае создает собственные оригинальные идеи. Таким-то образом, обдумав хорошенько мои отношения с Понто, я пришел к остроумным соображениям, которые заслуживают более подробного упоминания. Задумчиво приложив лапу ко лбу, я спрашивал себя: каким это образом случается, что великие поэты, великие философы, как бы гениальны они ни были, оказываются совершенно беспомощными, когда случай сталкивает их с так называемым аристократическим миром?