Лебон (СИ)

— Вот мы и пришли к моему второму условию. Я же не идиот, Хосок-а. Я могу потребовать у тебя хоть Меннам, и ты мне отдаешь его. Я же знаю, что отдашь. Ты не сдержался, хотя все так хорошо начиналось, ты и вправду был королем Лебона. Но занесло тебя страшно, и мне даже становится отвратительно от того, во что может превратить человека чья-то задница. Старый Хосок сейчас сравнял бы с землей весь Плейг только за то, что я перешел с тобой на «ты». А что делаешь ты? Правильно. Слушаешь и выполняешь. Так вот, мне не нужен Меннам, я и так хорошо разбогатею на наркоте по твоим каналам. Мне нужен Че Хенвон. Он останется со мной, пока сам не сдохнет. Ибо он мой шанс выжить. Умрет он — умру я. Отдам его тебе — опять умру я. Так что, считай, твой мальчик отныне гарант моей безопасности, — весело произносит Хену.

— Ты ахуел? — Шин встает с места и уже срывается на крики, — Ты реально ахуел?! Ты, блять, Богом себя возомнил? Мразь, я тебе позвоночник голыми руками вырву!

— То есть ты не хочешь выполнять мои условия? — имитируя обиду в голосе, спрашивает Сон.

— Я не отдам его тебе! Сукин сын, верни мне его, и я не убью тебя, — Хосок швыряет бутылку с виски об стену, чтоб хоть как-то унять бушующий внутри гнев.

— Ты думаешь, я блефую? Если я не получу то, чего хочу, я превращу его жизнь в ад, но не позволю ему умереть. Он будет мечтать о смерти и молить меня о ней, но не получит. Я тебе это обещаю. Твои руки будут в его крови, потому что это ты решил ее пустить, а не я. А теперь, так как я добрейшей души человек с золотым сердцем, я позволю вам немного пообщаться, более того, даже дам возможность увидеть друг друга, вдруг ты передумаешь, — ухмыляется Хену и включает видеосвязь.

Music: Archive — Again.

Agony

Дисплей моргает пару раз, из динамика доносятся помехи вперемешку с каким-то непонятным шуршанием, и через пару секунд на экране появляется довольное лицо Хену. Он улыбается, хотя от улыбки там ноль целых ноль десятых; грязная ухмылка разрезает матовую поверхность на «до» и «после».

«До», в котором неведенье плавило Хосока окисляющей безысходностью и невозможностью видеть. И «после», в котором реальность вспыхивает очагами паники и болезненного адреналина, смазывающих картинку не пикселями даже, а собственными, мигающими всеми огнями опасности, ощущениями.

— Я даже не ожидал, что ты будешь молчать, — растягивает слова Хену с притворным сожалением. Отводит камеру в сторону так, чтобы не показывать человека за ней, и обращается уже к Хенвону, — Представляешь, он не хочет с тобой разговаривать.

Хосок не видит Че, но слышит болезненный скулеж на фоне последней услышанной фразы. Это вдруг щелкает каким-то переключателем в его голове, заставляет все реакции в теле замедлиться, отключая его самого на секунды от происходящего. В ушах остается только слабый отзвук голоса Хенвона: задушенный и пропитанный болью, словно прямо сейчас он распадается плотью на холодные камни где-то за гранью. Между жизнью и смертью.

Кулаки сжимаются сами собой, впиваются ногтями в мягкие складки ладоней до синюшно-белых полос, и Хосок словно в себя приходит, не говорит и не просит даже, а приказывает с такими могильными нотками в голосе, что даже у Джухона позвонки позорно стынут от ужаса:

— Покажи. Мне. Его.

Хёну смеется, настраивает фокус и становится позади Хенвона, наклоняясь к его плечу так, чтобы их лица попадали в кадр. Его по-прежнему не пугают угрозы Шина, потому что теперь он видит в нем не больше, чем мелкую собачонку, которая зубами клацнет — не заметишь.

— Ты уж извини, он тут немного не при параде, — продолжает Сон.

Голова Че опущена, но Хосок замечает кровь на щеках и разбитый висок, покрытый еще совсем свежей корочкой с капельками черной застывшей крови. Хенвон серый совсем, не живой будто. Шин остервенело трет экран, словно это всего лишь игра паршивого качества, но становится только хуже; он видит, как Сон утыкается носом в хенвоново ухо и говорит что-то, чего не разобрать. Хосок вглядывается настолько остро, пытаясь по губам прочитать, моргает, — замечает каждую царапинку на лице, каждую маленькую ранку и ссадины на скулах и щеках, разодранный подбородок и кровь. Так много крови, что перед глазами начинают взрываться яркие цветные пятна, Хосок не может удержать прерывистого вдоха-выдоха сквозь сжатые до предела зубы.

— Сука… Что ты с ним сделал?

— Правда, красиво? — Хену приближает изображение, проводит подушечками по уже въевшимся следам крови от собственных пальцев, ведет чуть ниже и в сторону, задевая разбитую губу. Хенвон что-то невнятно шепчет, стараясь уйти от прикосновения, но голову не поднимает даже тогда, когда ощущения пропадают; Хосок видит, как Хену слизывает оставшуюся кровь. — Мы развлеклись тут немножко. И знаешь…

Сон не продолжает, делает театральную паузу, поглаживая Хенвона по волосам, и наслаждается видимым эффектом.