В поликлинике меня ожидал сюрприз – мой смежник и напарник Валерий Витальевич М., по кличке "Валера-тепловоз", резко и скоропостижно ушел в февральско-мартовский запой (он родился 29 февраля, а год тот как раз выдался високосным), оголив не только прием амбулаторных больных, но и завтрашнее дежурство! Как всегда, никакой реакции администрации и общественности, да чтож это такое делается. Мало того, что в ближайшие дни мне предстояло принять и своих, и его пациентов (по 60), так и еще внепланово отдежурить за Валерона завтра!
Что делать, я всегда был (да и сейчас остаюсь) стойко трудоспособен, поэтому без особого труда разгрёб амбулаторные авгиевы конюшни, а назавтра с новой злодейкой 0.7 был как штык на внеплановом дежурстве, вынашивая адские планы мести этому алканавту (который вот уже седьмой год, как пребывает в местах Вечной попойки, где реки текут палёной водкой и дагестанским эрзац-коньяком – допился…).
В приемнике никого не было, все указывало на то, что дежурство ожидается спокойным, и злодеечку 0.7 можно "давить" совершенно свободно, и даже не допивать до дна, как карта ляжет. В ординаторской этот раз Пахомыча не было, а оставшийся передать мне отделение ординатор сказал, что под наблюдением мне оставлен только один пациент, хоть и в реанимации, но символически.
– Что значит "символически"?
– Антипов это. Ну, наш самый знатный зверовод.
– Кто? Пахомыч??
Оказалось, что беднягу утром "накрыла" сывороточная болезнь – ни с того, ни с сего возникли боли за грудиной, одышка, гипотония 80/40, и его перевели в реанимацию. Я раньше нередко встречался с этим грозным осложнением антирабического безусловного курса, когда мы использовали лошадиный иммуноглобулин и КАВ. Новое поколение антирабических препаратов, АИГ и КоКАВ, считались безопасными. Но в медицине нет ничего безопасного. Вдобавок, эти препараты должны храниться и транспортироваться строго в холодильнике, при минус 8 Цельсия, а их постоянно вынимают, складывают на подоконник под солнцепек, пересчитывают, списывают, сверяют срок годности… да и холодильники размораживают по графику – вот их сенсибилизирующие свойства и проявляются.
Остограммившись, я пошел проведать романтичного бедолагу. Пахомыч лежал в отдельной палате, в своем засаленном (единственном) спортивном костюме и в шерстяных носках под капельницей. Общее состояние “знатного зверовода” было удовлетворительным – кожные покровы физиологической окраски и влажности, дыхание везикулярное, SpO2 97%, ЧДД 14 в минуту, АД 120/80, ЧСС 76 в минуту, регулярный синусовый ритм, шумы отсутствовали, живот не вздут, мягкий, безболезненный во всех отделах, физиологические отправления в норме. Даже повязку с пальца ему сняли, а две точечные ранки замазали раствором бриллиантовой зелени – ни отека, ни красноты. Лишь заострившиеся черты лица говорили о том, что не все гладко с нашим Пахомычем. Впрочем, строгость эта ему шла, делая нижесреднeстатистическую внешность фигуранта интереснее, и, так сказать, прекраснее.
– И нахера тебе нужна была та лиса? – как можно суровее спросил я.-Пахомыч! Ты, b…ь, реально спятил?
Вместо ответа Пахомыч широко и блаженно улыбнулся – мол, все нормально, насчет лисы – все было правильно, он уже простил ей и укус, и побег, и неблагодарность; чувствует себя прекрасно, завтра в палату, послезавтра – на выписку! Я постарался как можно сильнее испортить ему настроение – сывроточная болезнь протекает волнообразно, длительно, и никогда не заканчивается полным выздоровлением. Но испортить настроение новому Пахомычу было никому не под силу, даже мне. После лисы он стойко чувствовал себя Грегори Пеком (горе-журналист Брэдли) в финале "Римских каникул" (лисичка- Одри Хёпберн), не меньше!
Увы, мои предчувствия меня не обманули. Утром Пахомычу резко "поплохело", и о переводе в травмотделениене могло быть и речи. Антирабический иммуноглобулин и КоКав из клеток почек сирийских хомячков не только инактивировали фильтрующийся вирус бешенства, но и и образовывали имунные комплексы с белками крови, вызывая падение давления, интерстициальный нефрит, полисерозит, и, конечно же, миокардит…
Февральско-мартовский запой у Валерона в тот раз затянулся, поэтому мне недели две пришлось ишачить за “себя и за того парня”, и я видел Пахомыча буквально каждый день. Состояние его то резко улучшалось, то не менее резко ухудшалось, и бедняга постоянно осциллировал между травмотделением и реанимацией. Вакцину ему кололи по графику, "прикрываясь" дексаметазоном, поэтому о скорой выписке речь не шла. Я первое время надеялся еще достучаться до его мышления и заставить его признаться в содеянной ошибке – отречься от лисы!