Группа впала в ярость. Они обвинили Невисона в побеге и саботаже записи, устроив ему настоящую взбучку. По словам звукоинженера, Бонзо был в своем репертуаре и «кричал мне: “Да и пошел ты на хер, гребаный…”».
Поскольку Рон получал зарплату, Джи настоял на том, чтобы тот остался в Хедли-Грейндж на весь ноябрь. Чтобы не терять время зря, они договорились о приезде новой группы Пола Роджерса, одного из первых коллективов, подписавшихся на новый лейбл Led Zeppelin. Они воспользуются бронью в Хедли-Грейндж для записи нескольких треков с Невисоном в качестве звуковика. Неожиданно их студийная работа оказалась продуктивной. «Мы репетировали как сумасшедшие: приехали и забабахали весь альбом за один раз», – вспоминал Роджерс. Бас-гитарист Боз Баррелл сам был поражен такой трудоспособностью. «Мы записали одиннадцать треков за девять дней», – похвастался он. Группа же решила назваться в честь одной из своих песен – Bad Company.
На рождественские праздники Led Zeppelin взяли отпуск. После нового года группа вновь собралась в Хедли-Грейндж, но на сей раз квартетом. Тема о «болезни» Джоунси больше не поднималась. Он, бодрый и свежий, был полон решимости продолжать работу. «В конце концов, мне кажется, он понял, что занимается любимым делом», – заключил Питер Грант.
Еще одной темой, которую обошли стороной, был голос Роберта Планта – он был грубым и сиплым. Втайне ото всех ему сделали операцию на голосовых связках, поэтому он не мог разговаривать в течение трех недель. Он все еще мог петь, но голосу не хватало его фирменного широкого вокального диапазона, устремляющегося в небесные регистры.
Но энтузиазм Джимми с лихвой перекрывал все трудности, с которыми они сталкивались. Он не терял времени даром и пришел с охапкой риффов, которые наработал за праздники в своей домашней студии в Пламптон Плейс. Среди этого материала были фрагменты того, что в итоге стало «In the Light», «Ten Years Gone» и «The Wanton Song». У него также было демо, которое он записал с Бонзо. «Он начал играть на барабанах, а я придумал риффы и записал дорожки», – вспоминает Джимми. Шаффл, рифф и больше ничего, звучание получилось таким соблазнительным, харзиматичным – Роберт описал этот темп как «шух-шух» – прочный фундамент, на котором можно было начать строительство.
Ребятам повезло, что Бонзо в этот раз удалось найти свой ритм. Он приехал с Робертом за рулем нового BMW, прихватив с собой сумку, в которой было пятнадцать сотен доз мандракса, мощного успокоительного средства, больше известного под названием метаквалон.
Бенджи Ле Февр, которого наняли в качестве повара группы, посоветовал Бонзо спрятать таблетки в надежном месте, подальше от любопытных глаз. «Чуть позже он сказал мне: “Эй, глянь-ка”, – вспоминает Ле Февр. – Он приклеил их к внутренней стороне своего тома, забыв, конечно, что его установка была сделана из плексигласа, так что мы все могли это видеть».
Когда Роберт услышал этот неторопливый «шух-шух» ритм, у него возникли подозрения. «Мандракс? – предположил он и сразу же отбросил эту мысль, ведь в этом звучании ощущался более живой, более экзотический дух. – Ощущение чужих земель… прикосновение востока». Это навеяло ему воспоминания о недавнем отпуске в южном Марокко, где он набросал несколько текстов, которые могли бы пригодиться. Вдобавок, музыка напомнила ему о поездке в Индию, которую он совершил с Джимми в 1971 году, и образы из этих двух воспоминаний – Гималаи и пески пустыни – дали ему вдохновение для работы.
«Еще до появления музыки я написал первый куплет», – говорил Плант о поездке в Марокко. Он, трясясь по пыльной дороге, ехал по пустыне Сахара: вокруг – ни души, кроме одинокого бедуина на верблюде, беззаботно машущего Роберту рукой. «Я просто начал писать: “
Он вспоминал свое путешествие по окрестным холмам, ощущая на себе пристальные взгляды. Он словно «ехал через ничейные земли между границами, где притаились королевские воины Бутана на лошадях и с мушкетами на изготовке, поджидая туристов». Роберт думал о суфийских музыкантах из Джуджуки, чья музыка вгоняла в транс, и записал: «