Леди-бомж

Впоследствии я поняла, что это был последний мой безмятежный день, когда все слилось в какой-то почти безумной карусели: хохот, охи и ахи Гаши и ее домочадцев, лай собак, сбежавшихся со всей деревни, чей-то истошный вопль с улицы: «Бабы! У Гашки гуляють!», оторопелый Ефим, визг полуодетых распаренных невесток — оказывается, у них был банный день, и баню калили с утра; ржание Сим-Сима: «Вы мне теперь кто? Сваты, снохи, деверя, зятья? Или как? Я в этом не волоку!» — все это неслось, кружилось и плыло куда-то, и я так никогда и не сумела понять, как мы умудрились всей шарашкой втиснуться в избу Гаши; сидели чуть не на головах друг у друга, и на столах все мешалось — наши сервелаты, рокфоры и коньяки типа «метаксы» с Ефимовыми солеными огурцами, моченой антоновкой в ржаной соломе, браконьерской сохатиной и лиловым самогоном.

Туманский вошел в сельское сообщество как нож в масло, через полчаса после приезда в Ефимовом кожухе и валенках, прилично тяпнув, он обкалывал на речке пешней прорубь и собирался нырять туда после бани. Что и исполнил уже под вечер. Я сама видела, как они, гогоча, голые, выскочили из баньки вместе с Ефимом. Сим-Сим был громадный, волосатый и темный рядом с юрким, сухоньким, как стручок, Ефимом, они сиганули, вопя, в черную воду, в которой плавали ледышки, вместе, держась за руки, как девочки.

Как-то так вышло, что на баню нацелилась и Элга, заметив:

— Это было бы экзотично! Мне так никогда не удавалось… Я не имею понимания, как происходит этот процесс! О, теорию я знаю!

Так получалось, что Гашин дом — это как бы и мой дом, и я в нем в какой-то степени хозяйка, и Элгу Карловну пришлось сопровождать на помывалище и обрабатывать именно мне. Впрочем, я и сама соскучилась по всему этому — раскаленному парному воздуху с запахом березового дымка, уютной полутьме предбанника с соломой на полу и фонарем «летучая мышь», шипению пара на каменке, отдающего мятой и какими-то трапами, и тем удивительно вкусным глотком холодной родниковой воды, который мгновенно проступает на коже бусинками выпота.

Миниатюрное тельце Элги оказалось удивительно плотным, весомым и молодым. Безупречная кожа оставалась молочно-белой, даже когда я ее обрабатывала березовым и дубовым вениками и проходила по бедрышкам и лопаткам шерстяной грубой рукавицей. Янтарные глаза ее становились дымными, крепкие, похожие на яблочки, грудки твердели, она постанывала и восклицала:

— О! Это сексуально!

Медно-рыжие волосы шлемом облепляли головку, во всех остальных местах они были того же неповторимо пламенного цвета, и я убедилась еще раз, что волосы Элга не красит. Все естественное, включая смешные чуть заметные веснушки на плечах.

Когда мы, разомлев, закутавшись в простынки, передыхали в предбаннике, попивая квас и покуривая, Элга внимательно оглядела меня и вдруг серьезно сказала:

— Вам предстоит первая официальная брачная ночь. Не думаю, что вы узнаете какие-то новые новости… Но это действительно интересно?

— А вы разве не знаете? — оторопела я.

— Нет. — Она выпустила струйку дыма и решительно рассекла ее пальцем. — У меня никогда не было мужчины. Ни разу.

— Почему? Что-нибудь не то с аппаратурой?