Леди-бомж

Приблизительно об этом уже глубокой ночью мне сказала и Гаша. Первой брачной ночи у нас не получалось, потому что уложить нас с Сим-Симом отдельно ото всех было просто негде. Детей стащили в одну из комнат, мужчины улеглись вповалку в «зале», жен-шины попритыкались кто где, а Элгу, Чичерюкина и охранников вообще раскассировали по соседским избам.

Я, конечно, крепко поддала, но хмель меня не брал, и я не могла заснуть и словно бы все еще куда-то бежала. Оделась потеплее и вышла из избы. Деревня лежала темная и тихая, где-то поодаль перебрехивались собаки. Небо очистилось, и черный купол его переливался и мерцал крупными звездами, которые отражались в темной воде проруби. В оконце баньки тускло светилось, и я заглянула туда.

Гаша уже вышоркала предбанник, стенки и лавки были сухими, а она сидела за столом и готовилась к гаданию. На столе лежало деревянное распятие, догорала толстая свечка из белого воска, а в глиняную миску была налита ключевая вода, в которой истаивали льдинки. Гаша, простоволосая, в теплой кацавейке на козьем меху поверх кофты, листала молитвенник, заглядывая в желтые трухлявые страницы сквозь сильные очки. Весь день я больше всего боялась, что она начнет выговаривать мне за Гришуньку, но как раз этого и не случилось. Однако она все время держалась как бы чуть в стороне и все основные хлопоты оставила Ефиму и даже набежавшим соседкам.

Я села рядом, приобняла ее за острые плечики и сказала:

— На кого гадаем?

— На тебя, задрыга… — отодвинулась она. Это гадание я знала. Оно называлось — «выливать воск». Это когда после молитвы и заговора расплавленный воск из освященной свечи выливается в воду, где он фигуристо, с загогулинами, мгновенно застывает, и судьба толкуется именно по этим фигурам и загогулинам.

Но еще нужен был какой-то личный предмет того, на кого гадают.

— Сними колечко, — приказала Гаша. Я сняла загсовское кольцо, оно было простое, гладкое, без выкрутасов, и тяжелое. Булькнула его в миску.

Свеча догорала, и воск пузырился и плавился в тарелке, куда стекал.

Гаша сожгла на огарке какие-то пушистые сухие травки, от которых запахло весной и цветением, потом опустилась на колени и что-то пошептала на четыре стороны света, крестясь. Ну и так далее…

Потом опрокинула тарелку с воском в миску, воск зашипел, остывая, и Гаша сняла с крюка керосиновый фонарь «летучая мышь» и подвинула ближе, чтобы лучше было видно.

Воск растекся по дну миски и подвсплыл какими-то странными, уродливыми отростками и выбросами, похожими на коралловые отростки в морской воде.

— Ну и что показывает, Агриппина Ивановна? — осведомилась я.

— Хреново показывает, Лизка… — вздохнула она угрюмо. — Ничего для тебя хорошего. Вот это вот означает крушение крыши, то есть дома твоего. В котором ты пребываешь ныне. Вот это вот — вроде бы как особа женского полу, которая держит на тебя неизбывное зло, видишь, носик крюком и как бы — на метле…

— Она на «Волге» ездит, с мигалкой… — заметила я.

— Не зубоскаль! Такой для тебя день сегодня, когда ничего не врет, все показывает! Поворотный день… Вот это, видишь, как бы птичка, что означает счастье, только у ней крылышко обломано и головка набок! А целится в нее как бы воин, казенный человек, вроде бы как в шлеме и с копьем. А вот тут, видишь, капельками, это близкая кровь… И много ее — крови! А тут уж просто не пойми чего против тебя наворочено, не то змеюки сплелись, не то раки с клешнями, но вот тут — точно — могильное.

— Спасибо тебе на добром слове. Утешила, — сказала я. — Могла бы и соврать! А что это ты все про меня? А где же мой супруг любезный?

— А нету его. Не показывает, — сказала Гаша не без ехидства.

— Как это — не показывает? Когда он у вас в избе храпит?

— А это я тебе и без воску скажу! — блеснула она глазами неожиданно тоскливо и зло. — Темный он человек. Нехороший. Весь крученый-перекрученый. Не твои это сани, Лизавета, не туда усаживаешься! Манят они тебя куда-то, затягивают… И кругом пляшут — неспроста. Вот он вроде бы уже и для нас — свой, смеется, шустрит… А глаза — сонные. Как будто нас всерьез и нету, так, мелькает что-то мелкое. Кабы б не ты — он бы нас и не заметил, как столбы при дороге. Да и старый он для тебя, Лизазета! Сколько уже ему, а сколько еще тебе? Конечно, мужики вообще раньше баб уходят, но не до такой же степени! Высосет он из тебя все молодые соки, опрокинется, а потом что?

— Другого найду! — обозлившись, сказала я. — Это называется «черная вдова»! Все в элементе, находишь себе какого-нибудь трухлявого пенька с деньгой, доводишь его до гробика, и — кто там следующий?

— Вдовой ты будешь… — фыркнула она уверенно. — Это я тебе гарантирую! Это еще не самое худшее… А вот ежели его на нары усодют и тебе передачки носить придется, вот тогда взвоешь! Он кто у тебя? Биз-нес-мен. А значит, жулик!

— Какой же он жулик, если он с министрами на дружеской ноге! Его и в Кремле знают!

— А чем нынче Кремль от тюряги отличается? Только что без решеток! Бери любого и сажай! Ты что, радио не слушаешь, газеток не читаешь? Так я тебе со своей пенсии выпишу!