В конце концов, вся вилла его вотчина, он арендовал ее вовсе не ради приема гостей, тем более навязанных.
Лорд начал сердиться сам на себя: ну что стоило резко отказать Чарльзу, не объяснять, почему это невозможно, а просто ответить: «Не хочу!» Почему он должен улаживать дела любовницы Чарльза, даже если она очень красива?
Досада росла по мере приближения дня приезда.
Да, он обязательно запретит громко распевать в его доме, играть на музыкальном инструменте (наверняка же красотка играет из рук вон плохо, а поет визгливо или фальшиво!), запретит громко разговаривать, и вообще… пусть вон лучше гуляют у залива. Воздухом дышат, это полезно.
Все, решено: в его дела не лезть, на глаза стараться не попадаться, не шуметь, ничего не требовать! Он готов давать им некоторые суммы на мелкие расходы, чтобы посещать местные лавочки, но не более. Надеяться, что лорд станет показывать простолюдинкам окрестности, глупо.
Конечно, она красива… молода… ей захочется выйти на прогулку или развлечься… что тогда? Нет, никаких развлечений, потерпит, у нее еще все впереди. Если у лорда случатся гости, надо придумать причину, по которой деревенская девчонка, явно не умеющая себя вести, не должна появляться в гостиной или галерее.
Вот еще, кстати, проблема: он забыл поинтересоваться, умеет ли красавица вести себя за столом? Потому что обучать умению пользоваться вилкой и ножом прямо на виду у слуг — значит вызвать их насмешки. Нет, уважая хозяина, слуги ничего не скажут, но лорду вовсе не хотелось, чтобы смеялись за спиной.
Вот навязал племянничек обузу! Размышляй тут, как заставить ее просидеть полгода тихо, словно мышка в норке.
Гревилл открыто обещал, что девчонка не будет строптивой, наоборот, твердил, что она послушна… Но лорд как-то скептически относился к этим обещаниям. Она что у Чарльза, рабыня, которую можно уложить в постель к кому угодно? Тогда почему Гревилл скрывает от девушки истинную причину ее отъезда?
И снова лорд Гамильтон досадовал сам на себя за уступчивость. Как обходиться с этой деревенской красоткой? Кажется, она достаточно воспитана, чтобы не плевать на пол или не ковырять в носу, но все равно выводить ее никуда нельзя, а чувствовать постоянное присутствие в доме чужих людей неудобно.
А может, Гревилл прав, и их нужно поселить в маленьком домике где-нибудь на окраине? Как же он сразу об этом не подумал?
Но где гарантия, что она не натворит чего-нибудь, за что потом будет расплачиваться уже Гамильтон? Нет, ее надо поселить под присмотром. Замечательно, он так и поступит! Пару дней, так и быть, подержит у себя на вилле, но указав место, потом придерется к какому-нибудь пустяку и отправит жить в небольшой домик со строгим управляющим и такими же слугами.
Гамильтон прекрасно понимал, что не сможет просто так придраться или выпроводить двух женщин. Но он тут же решил, что с созданными жесткими условиями наверняка окажутся не согласны сами женщины, а он тут же предложит переезд. Им должно понравиться, о строгом содержании станет известно позже.
А как же намеки Чарльза, что девушка станет его любовницей без особых возражений?
Лорд едва не рассмеялся: какая любовница, ему уже достаточно много лет, чтобы не болеть такими болезнями, как страсть… тем более к молоденьким красоткам. Смешно…
Приняв решение, расставив все точки, разложив все по полочкам, лорд, как истинный коллекционер, успокоился. Теперь список сокровищ составлен, место нового определено, можно заняться своими делами. Женщины приедут только завтра, сегодня о них нечего и думать.
Не мешало бы поручить подыскать домик. Но Гамильтон мысленно махнул рукой:
— Завтра, сегодня и без того слишком много времени потрачено на размышление о пусть и красивом, но совершенно не нужном ему экспонате.
И это последняя уступка Чарльзу, если племянник через полгода не явится за своей красавицей или никого не пришлет за ней, Гамильтон сам отвезет обузу в Лондон и оставит посреди комнаты у Гревилла.
Довольный своей твердостью и решительностью, лорд Гамильтон раскрыл каталог…
Мэри Кидд, которая теперь звалась миссис Кэдо-ган, наблюдала за дочерью. Погруженная в свои мысли Эмма не замечала не только материнского взгляда, но и тех красот, что проносились за окнами их экипажа. А ведь они проехали почти всю Европу. Но даже в Риме молодая женщина не очнулась от невеселых мыслей.
Она вовсе не была столь наивна, чтобы не понимать, что ее просто выставили вон, сплавили старику, чтобы отвязаться. Сердцем Эмма чувствовала, что Чарльз никогда не приедет за ней в Неаполь, ни через несколько месяцев, как обещал, ни через несколько лет. Ее передали от одного родственника другому, словно картину для украшения дома.
Чем Чарльз лучше баронета? Тот бросил ее, потому что испугался беременности, а Гревилл?
— Эмма, у тебя будет блестящая возможность поучиться пению у лучших мастеров Италии. Уж итальянцы умеют петь…
Да, безусловно, итальянцы умели петь, но она предпочла бы не подавать голос совсем, только бы не выкидывали прочь, ведь Эмма так любила Чарльза!