Леди GUN

Шейх мертв, Гафур мертв, Крот – всесильный Крот – и тот покинул этот мир. Тщеславие как болезнь, передающаяся по воздуху, особенно если он пахнет кровью, деньгами и безнаказанностью.

Это его шанс. Ничто не помешает Одинцову развернуться. У него есть верные соратники, разделяющие его взгляды. Это боевой авангард братства. Они создадут принципиально новую организацию, переделают устав и программу. И будут действовать, а не созерцать. Этой стране поможет только кровопускание. Террор ради Отечества. Никаких политических дебатов, с врагами не надо спорить, их следует уничтожать, на худой конец, стравливать, чтобы они съели друг друга.

Истинная власть – это свободное действие. И раз у него уже сейчас есть возможность вершить свой праведный суд, значит, он обладает неограниченной властью. На страхе перед его тайной организацией будет зиждиться их процветание и дееспособность.

Одинцов, думая о будущем, едва не забылся. Его поглотили и взбудоражили сладкие мысли о безграничном могуществе. Он и сам не заметил, как начал читать вслух белый стих «Русское царство», свое любимое творение:

Небо горит в нас,
Небо требует жертв.
Пламя пожара
С каждым мгновением ярче.
Смотрите, как
Воскресает из пепла
Безгрешный народ,
Не знающий чувства вины.
Отныне История —
То, что звучит по-русски.
И первое слово ее —
Это слово – «топор».

Воодушевленный, он подошел к окну.

Внизу суетился город. Люди спешили на работу. Торговцы-азербайджанцы, ночующие прямо в палатках, расставляли свои лотки на бордюрах, усеивая их диковинными фруктами. Киви, бананы, ананасы, дыни, персики, гранат… Таджики-гастарбайтеры грузили мусорные контейнеры и подметали улицы. Неутомимый поток автомобилей с неохотой соглашался на минутную передышку у перехода. На улице смеялись дети в разноцветных пестрых куртках с ранцами на плечах. Ребята бежали в школу. Пронесся разукрашенный рекламой «Панасоника» троллейбус.

Один пацан, рисуясь перед детворой, лихо запрыгнул сзади на подножку, и троллейбус помчал безбилетного пассажира к нужной остановке. На лице пацана было неподдельное счастье. Наблюдая за этой картиной, Одинцов пришел в себя.

Простые люди далеки от его борьбы. Жизнь течет своим чередом. И это обидно. Им, этим серым людишкам, невдомек, что творится в государстве, они замкнуты в своем меркантильном мирке, стерегут свое благополучие, копят деньги, переводят их в доллары…

Была бы его воля, он бы сжег все доллары на Красной площади, а на них поджарил бы всех лидеров еврейско-американской хунты, думающей, что в ее руках власть в России!

Неприятные мысли давили на Одинцова, воодушевленность сменилась обычным его состоянием – ненавистью. Он умел ненавидеть всех.

В спальне заплакал ребенок. Одинцов вспомнил, что пора ехать в «Савой» к Родионовой. Ему приятно было думать о скорой встречей с роковой женщиной. Такая если захочет, то сможет сделать мужчину счастливым.

Он взял на руки небрежно закутанного пеленками ребенка и вышел на улицу, где его ждала служебная машина.

Следом за автомобилем Одинцова тронулась «Волга» с сотрудниками отдела внутренних расследований ФСБ. Крот успел перед смертью подбросить информацию о связи фээсбэшника с активом экстремистской организации. В управлении были удивлены: офицер был на хорошем счету, заслуженный человек, бывший афганец, имеет правительственные награды… И все же не поленились проверить. Все лидеры фашиствующих организаций, как правых, так и левых ультра, были под колпаком у МВД и ФСБ, их телефоны и офисы прослушивались, на всех имелся компромат. Сопоставив все оперативные данные, в ФСБ пришли к выводу, что один из активистов запрещенного «Братства Коловрата», имеющий подпольную кличку Топор, не кто иной как подполковник Одинцов.

Сенсационное разоблачение в копилке ведомства внутреннего надзора отлично вписывалось в развернутую по инициативе вновь назначенного президентом директора кампанию чистки рядов. Хвост тянулся за Одинцовым до отеля «Савой»… У парадного входа он вышел и направился в гостиницу, неся на руках укутанного в пеленки младенца.

Увидев своего ребенка на руках у Одинцова, Елена бросилась к нему и с решительным видом, не терпящим возражений, отобрала девочку.

– Маленькая моя… Как ты себя чувствуешь? – ворковала над девочкой мать. Она распеленала ее, сменила памперс и закутала в чистые пеленки. Ребенок сладко зевнул, не издав больше ни звука. Елена отнесла Сашеньку в кровать, затем вышла, закрыла двери и, загородив на всякий случай вход в спальню, со злостью произнесла:

– Вы оставите меня в покое?!

– По-моему, я пока не дал вам повода усомниться в моей искренности, – рассматривая ногти на руках, заметил Одинцов.

– Значит ли это, что мы с дочерью свободны?